Я научила женщин говорить

Ахматова Анна Андреевна

Художнику

Мне все твоя мерещится работа,Твои благословенные труды:Лип, навсегда осенних, позолотаИ синь сегодня созданной воды.Подумай, и тончайшая дремотаУже ведет меня в твои сады,Где, каждого пугаясь поворота,В беспамятстве ищу твои следы.Войду ли я под свод преображенный,Твоей рукою в небо превращенный,Чтоб остудился мой постылый жар?..Там стану я блаженною навекиИ, раскаленные смежая веки,Там снова обрету я слезный дар.1924

«Я

именем твоим не оскверняю уст...»

Я именем твоим не оскверняю уст.Ничто греховное мой сон не посещает,Лишь память о тебе как тот библейский кустСемь страшных лет мне путь мой освещает.И как приворожить меня прохожий мог,Веселый человек с зелеными глазами,Любимец девушек, наездник и игрок.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Тому прошло семь лет. Прославленный Октябрь,Как листья желтые, сметал людские жизни.А друга моего последний мчал корабльОт страшных берегов пылающей отчизны.1925 <?>

Адресат стихотворения – Б. Анреп

Памяти Сергея Есенина

Так просто можно жизнь покинуть эту,Бездумно и безбольно догореть.Но не дано Российскому поэтуТакою светлой смертью умереть.Всего верней свинец душе крылатойНебесные откроет рубежи,Иль хриплый ужас лапою косматойИз сердца, как из губки, выжмет жизнь.1925

«О, знала ль я, когда в одежде белой...»

О, знала ль я, когда в одежде белойВходила Муза в тесный мой приют,Что к лире, навсегда окаменелой,Мои живые пальцы припадут.О, знала ль я, когда неслась, играя,Моей души последняя гроза,Что лучшему из юношей, рыдая,Закрою я орлиные глаза...О, знала ль я, когда, томясь успехом,Я искушала дивную Судьбу,Что скоро люди беспощадным смехомОтветят на предсмертную мольбу.30 мая 1927

«Анна Андреевна заговорила со мной о Б., нашей студентке, которая приходила к ней читать плохие стихи, ссылаясь, между прочим, на то, что она моя и Гуковского ученица.

Я: «Б. говорила мне, что пишет стихи. Но она предупредила меня, что это, собственно, не стихи, а откровения женской души, и я, убоявшись, не настаивала».

А. А. (ледяным голосом): «Да, знаете, когда в стихах дело доходит до души, то хуже этого ничего не бывает».

Анна Андреевна говорит: «Я иногда с ужасом смотрю напечатанные черновики поэтов. Напрасно думают, что это для всех годится. Черновики полностью выдерживает один Пушкин».

А. А. сказала, благосклонно улыбаясь: «В двадцатых годах Осип был очень радикально настроен. Он тогда написал про меня: «столпничество на паркете».

Лидия Гинзбург. Записи 1929 г.

Кавказское

Здесь Пушкина изгнанье началосьИ Лермонтова кончилось изгнанье.Здесь горных трав легко благоуханье,И только раз мне видеть удалосьУ озера, в густой тени чинары,В тот предвечерний и жестокий час —Сияние неутоленных глазБессмертного любовника Тамары.Июль 1927 Кисловодск

«Если

плещется лунная жуть...»

Если плещется лунная жуть,Город весь в ядовитом растворе.Без малейшей надежды заснутьВижу я сквозь зеленую мутьИ не детство мое, и не море,И не бабочек брачный полетНад грядой белоснежных нарциссовВ тот какой-то шестнадцатый год...А застывший навек хороводНадмогильных твоих кипарисов [53] .1 декабря 1928 Ленинград

53

По всей видимости, стихотворение посвящено памяти Н. В. Недоброво.

«Тот город, мной любимый с детства...»

Тот город, мной любимый с детства,В его декабрьской тишинеМоим промотанным наследствомСегодня показался мне.Всё, что само давалось в руки,Что было так легко отдать:Душевный жар, молений звукиИ первой песни благодать —Всё унеслось прозрачным дымом,Истлело в глубине зеркал...И вот уж о невозвратимомСкрипач безносый заиграл.Но с любопытством иностранки,Плененной каждой новизной,Глядела я, как мчатся санки,И слушала язык родной.И дикой свежестью и силойМне счастье веяло в лицо,Как будто друг от века милыйВсходил со мною на крыльцо.1929 Царское Село

«Анна Андреевна жаловалась Шкловскому, что сидит по целым дням одна: “Люди, которые меня не уважают, ко мне не ходят, потому что им неинтересно; а люди, которые меня уважают, не ходят из уважения, боятся обеспокоить”».

Лидия Гинзбург. Запись 1929 г.

К пятидесятилетию лит<ературной> деятельности. Лекции

Ахматова и борьба с ней

<I>

«А лебедя – за ахматовщину»

<…> в 1925 году меня совершенно перестали печатать и планомерно и последовательно начали уничтожать в текущей прессе (Лелевич в «На посту», Перцов в «Жизни искусства», Степанов в «Лен<инградской> правде» и множество других). (Роль статьи К. Чуковского «Две России» [54] .) Можно представить себе, какую жизнь я вела в это время [55] . Так продолжалось до 1939 г<ода>, когда Сталин спросил обо мне на приеме по поводу награждения орденами писателей.

54

Речь идет о статье «Ахматова и Маяковский» («Дом искусств». 1921. № 1), публикации которой предшествовала лекция «Две России (Ахматова и Маяковский)», прочитанная Корнеем Чуковским в Доме искусств 20 сентября и 16 декабря 1920 г. – Ред.

55

После первого Постановления ЦК (1925?), о котором мне сообщила на Невском М. Шагинян и которое никогда не было опубликовано, меня, естественно, перестали приглашать выступать. Это видно по списку выступлений. После значительного перерыва я в первый раз читала стихи на вечере памяти Маяковского (10-<лети>е его смерти) в Доме культуры на Выборгской стороне вместе с Журавлевым. Это (1-е) Постановление не было, по-видимому, столь объемлющим, как знаменитое Пост<ановление> <19>46 г<ода>, потому что мне разрешили перевести «Письма Рубенса» для издательства «Academia» и были напечатаны две мои статьи о Пушкине, но стихи перестали просить. Тут я еще из сочувствия П<ильняку> и Зам<ятину> ушла из Союза. В 1934 году не заполнила анкету и т<аким> о<бразом> не попала в образованный тогда С<оюз> С<оветских> П<исателей>.