Я навсегда тобою ранен...
Шрифт:
Помощник поправил карабин и, что-то напевая под нос, потащился к «пьедесталу», где я бросил поклажу. Без особых усилий оторвал рюкзаки от земли, поволок обратно. Не использовать последний шанс было бы смешно. Я дождался, пока они окажутся с Камориным на одной линии, и толкнул его на прокурора. Хакас споткнулся, бросил рюкзаки и сделал кувырок заодно с карабином, увлекая за собой шефа. Я прыгнул вперед (бежать-то куда?) – уж коли помирать, так под тяжелый рок... Уже в полете я сообразил, что сил не было. Откуда взялись? Оттолкнул Акая, подпрыгнул к прокурору на полусогнутых. Тот с пылающим взором пытался приподняться.
Акай уже вскинул приклад, чтобы сделать из моего затылка кашу. Выстрел прогремел, как гром среди ясного неба. Охнув, хакас отвалил, схватился за простреленную коленку, завертелся. С камня кто-то спрыгнул, но я уже сделал ЭТО – крутанул прокурорскую голову... Будем надеяться, что не успел.
Тот, кто спрыгнул, зацепил меня локтем по носу. Я упал, уставясь в голубое небо, где опять носилась кругами настырная хищная птица.
– Артем! – Человек со знакомым голосом плюхнулся на колени, поднял мою голову, увидел, что я живой, и с облегчением бросил.
– Ты чего дерешься? – спросил я.
– Ну, извини, – развел руками Венька. – Куда попал – туда ударил. Надеюсь, в принципе, ты рад?
В принципе, я был даже счастлив. Особенно когда рядом с Венькой рухнула сияющая физиономия Крюгера и в воздухе знакомо запахло перегаром.
– Посмотри, он просто онемел от восторга, – сказал Крюгер. – Щас я ему соску дам... – извлек, словно саблю, фляжку, отвинтил горлышко и приставил к моему рту.
Откашлявшись, я повернул голову. Автоматчик на камне, как горный орел на вершине Кавказа, зорко озирал округу. Какие-то люди в странных полувоенных-полуспасательских костюмах толклись у пещеры. Внутри уже кто-то был, вытаскивали тела – сухого Мурзина, мокрых женщин. Двое задумчиво чесали репы, озирая распростертые мощи «снежного» Вахланкина.
– Под водой еще один жмур... – прошептал я, пробуя привстать. – И километрах в пяти отсюда – последний... Я знаю, где, я покажу...
– Ты лежи, лежи, – пихал меня в бок Венька, – ишь, какой прыткий. Не напрыгался еще?
Вооруженные личности тащили на дальний берег стонущего прокурора и его верного слугу.
– Послушайте... – пробормотал я, теряя сознание. – Вы шли за мной пешком? Как Суворов через Альпы?
– Ну вот еще, – фыркнул Венька. – Охота было ноги ломать. Вертолет за тобой прислали.
Значит, не померещился мне под утро шум вертолета. Долго же искали нас, к самой раздаче подоспели. Могли не успеть. Но кто же знал эти три магических слова: «ущелье Зеленого Дьявола»?
– Ты не думай, Артем, все прозаично, – бубнил Венька. – В пятницу тебя не хватились – ты был пьян в зюзю, а мало ли где бражника носит. А вот в субботу, когда ты не явился домой, органы стали шевелиться. Твой сотовый не отвечал. И новая порция адреналина: пришел факс из Новосибирска с копией дела девяностого года, заведенного на Алексея Хомченко – того самого «голубка». До воскресенья голову ломал – где же я видел эту физиономию?! А потом как доперло: да это же туристка из «Белых зорь», на которую страшилище набросилось! Лицо – не копия, но похоже. Сестры у Хомченко не было. Я чуть не охренел, Артем! Да не
Теперь я с чувством выполненного долга мог терять сознание. Что я и делал, периодически выпадая из реальности. Капризный вертолет не пожелал садиться в ущелье, и вся компания – с матюками, с живыми и мертвыми – потащилась в гору. Временами я шел сам, временами меня тащили. Помню заключительный этап, ровную площадку среди нагромождения камней, на которой стоял спасательный «МИ-8» – классика жанра.
– Раненых сначала заносите! – орал кто-то хриплым голосом. – Вашего мента и туриста того очкастого!
– Турист не раненый, – пробормотал я в бреду. – Турист мертвый... Его головой треснули...
– Это тебя головой треснули, – ласково проговорил поддатый Крюгер, – а у парня ребра сломаны. А треснула у него бутылка, которая была в нагрудном кармане. Такое добро пропало...
Я чуть не хохотал от радости. Хоть кто-то остался в живых. Что я имею против Мурзина – самого безобидного участника проклятой экспедиции?...
Полет я почти не помнил. Единственный светлый момент – я лежу на носилках рядом с кабиной, треск отчаянный, в иллюминаторе проплывают облака, будто из хлопка. На соседних носилках страдает Мурзин; у него бинтами стянута грудь, он сипло дышит, очки потерял при транспортировке, из глаз вываливаются желтые слезы...
Из больницы я ушел после программы «Время» – разругавшись с персоналом и выслушав клятвенное заверение, что ни одного мента в этом городе они больше лечить не будут. Мне действительно стало легче. Правда, быстро прошло. На последнем издыхании я добрался до дома, приветствовал отощавшего кота. Эта сволочь в мое отсутствие стащила со стола вазочку с печенюшками, разбросала по полу, все до единой надкусала, но ни одной не съела (из принципа). В следующий раз буду учить его открывать холодильник...
Одетый с иголочки (кажется, в последнее), часам к одиннадцати я добрел до крыльца Эммы и надолго там застрял. Осветил зажигалкой записку: «Обязательно буду». Сел на ступеньки и стал ждать. Она пришла, села рядом, положила голову мне на плечо. Я обнял женщину, поцеловал в приятно пахнущий висок.
– Мне сказали, что с тобой все в порядке, – прошептала она. – Ждала тебя весь день, потом позвонил дядюшка, заявил, что он при смерти, его покусали пчелы, и срочно требуется составить завещание.
– Это бывает, – сказал я, – свои иногда кусаются. Ты теперь богатая наследница?
– Нет, – она погладила меня по гладко выбритой щеке, – слухи о смерти дядюшки оказались сильно преувеличены. Тебя опять побили?
– Да. Били долго, возможно, ногами. Клянусь, в последний раз. Ты не хочешь собрать вещи и переселиться в мой дом?
– Да иди ты, – удивилась Эмма и даже отстранилась. – А что мы будем делать? Лечить твои болезни?
Я пожал плечами.
– Завязывать любовь, строить отношения. Современные, но устойчивые.