Я не боюсь
Шрифт:
Я открыл глаза весь в поту.
Последние ночи были такими жаркими, что если, к несчастью, ты просыпался, то уснуть было уже невозможно. Наша с сестрой комната была узкой и длинной. Для неё отрезали кусок коридора. Обе кровати стояли вдоль стены под окном. С другой стороны была стена, которую отделяло от кроватей сантиметров тридцать.
Зимой тут было холодно, а летом нечем дышать.
Тепло, напитавшее за день стены и потолок, изливалось на нас по ночам. Казалось, что подушку и шерстяной матрас только что достали
Сразу же за моими ногами я видел тёмную головку Марии. Она спала в очках, скинув одеяло, абсолютно расслабившись, раскинув руки и ноги.
Она говорила, что, когда просыпается без очков, очень пугается. Обычно мама снимала их, как только она засыпала, потому что от них оставались следы на лице.
На подоконнике дымился и вонял аппаратик, убивавший комаров, но плохо действовавший и на нас. Впрочем, тогда никого не беспокоили такие мелочи.
К нашей комнате примыкала комната родителей. Я слышал храп отца. Шелест вентилятора. Дыхание моей сестры. Монотонный зов одинокой совы. Дрожь холодильника. Чувствовал вонь стоков из-под туалета.
Я встал на колени в кровати и лёг животом на подоконник, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха.
Стояла полная луна, высокая и яркая. Было видно далеко, словно днём. Поля казались фосфоресцирующими. Воздух – замершим. Дома были тёмными и тихими.
Наверно, я был единственным во всём Акуа Траверсе, кто не спал. Эта мысль доставила мне удовольствие.
Ребёнок в яме.
Я представил его мёртвым в земле. Тараканы, клопы, сороконожки ползали по нему, по его кровоточащей коже, черви выползали из его мертвенно-бледных губ. А глаза походили на два варёных яйца.
Я видел мертвеца лишь однажды. Моя бабушка Джованна лежала на кровати со скрещёнными на груди руками, в чёрном платье и туфлях. Её лицо было словно из резины. И цвета воска. Папа сказал, что я должен поцеловать её. Все кругом плакали. Папа подтолкнул меня. Я приложил губы к холодной щеке. Почувствовал отвратительный сладковатый запах, который смешивался с запахом свечей. Потом я вымыл рот мылом.
А если ребёнок живой?
Если он хотел выбраться, и царапал стены ногтями, и звал на помощь? А если его схватил людоед?
Я высунулся из окна и в конце равнины увидел холм. Казалось, он появился из ниоткуда и выделялся, словно остров, поднявшийся из моря, высоченный и чёрный, со своей тайной, которая ждала меня.
– Микеле, я пить хочу… – проснулась Мария. – Принеси мне попить. – Она говорила, не открывая глаз и облизывая пересохшие губы.
– Сейчас, подожди… – Я поднялся.
Мне не хотелось выходить из комнаты. А вдруг за дверью моя бабушка Джованна сидит сейчас за столом вместе с ребёнком? И скажет мне: входи, садись вместе с нами, покушаем? А на блюде курица со свёрнутой шеей.
За дверью никого не было. Лунный луч падал на диван в цветочек, на буфет с белыми тарелками,
Я открыл холодильник и достал кувшин с холодной водой. Открыл, налил стакан для сестры, которая выпила его одним глотком:
– Спасибо.
– А теперь спи.
– Почему ты принял наказание вместо Барбары?
– Не знаю…
– Ты не хотел, чтобы она спустила трусики?
– Не хотел.
– А если бы мне пришлось делать это?
– Что?
– Спустить трусики. Ты так же бы поступил?
– Конечно.
– Тогда спокойной ночи. Я сниму очки. – Она положила их в футляр и легла на подушку.
– Спокойной ночи.
Я ещё долго лежал, уставившись в потолок.
Папа не уехал. Он вернулся, чтобы остаться. Он сказал маме, что ему обрыдло видеть автостраду и он какое-то время побудет дома и займётся нами.
Может быть, рано или поздно он отвезёт нас к морю поплавать.
2
Когда я проснулся, папа и мама ещё спали. Я быстро проглотил молоко, хлеб с мармеладом, вышел из дома и взял велосипед.
– Ты куда?
Мария, неодетая, стояла на лестнице и смотрела на меня.
– Проедусь немого.
– Куда?
– Не знаю.
– Я тоже хочу с тобой.
– Нет.
– Я знаю, куда ты собрался… Поедешь на гору?
– Нет. Слишком далеко. Если мама или папа спросят, скажи им, что я сделаю кружок и скоро вернусь.
Ещё один раскалённый день.
В восемь утра солнце стояло низко, но уже начало раскалять равнину. Я проехал тем же путём, который мы проделали вчера. Я ни о чём не думал, крутил педали в пыли и мошкаре и старался добраться до места побыстрее. Иногда из пшеницы выпархивали сороки со своими бело-чёрными хвостами, летели за мной, переругиваясь между собой противным стрекотом. Неподвижно парил ястреб. Я увидел рыжего длинноухого зайца, стрелой пролетевшего передо мной. Я ехал с трудом, давя на педали, колеса скользили по камням и сухому дёрну. И чем ближе я подъезжал к дому, чем ближе становился холм, тем сильнее сдавливало мне грудь, затрудняя дыхание.
А если там сидят ведьмы или людоеды?
Я слышал, что ведьмы собираются по ночам в покинутых домах и устраивают шабаши, и если ты примешь в них участие, то сойдёшь с ума, и что людоеды кушают детей.
Я должен быть осторожен. Если меня схватит людоед, то тоже бросит в яму, а после съест по частям. Сначала руку, потом ногу и так далее. И никто об этом не узнает. Мои родители будут безутешно плакать. А соседи будут говорить: «Какая жалость, Микеле был таким хорошим мальчиком». Приедут мои дядья и кузина Эуджения на синей «Джульетте». Череп плакать не будет, это уж точно, и Барбара тоже. Моя сестра и Сальваторе – эти да.