Я не хотела умирать

По данным ВОЗ каждая третья женщина в мире подвергалась физическому или сексуальному насилию. Одним из самых недооцененных преступлений является домашнее насилие, так как жертвы крайне редко о нем сообщают, а обратившись, практически не получают помощи.

О нем не принято говорить в обществе.

Его стыдно и больно признавать жертвам.

От него не хочет защищать государство.

Поэтому, за красивыми фасадами идеальной семейной жизни порой скрывается слишком много тайн…

«Задумываясь о том, когда же все это началось, я понимаю, что была обречена с самого рождения. Порой мне кажется, что, умри я тогда, в перепутавшейся пуповине, это было бы куда большим счастьем для меня, чем та жизнь, которую вырвали у смерти врачи-неонатологи…

Радости отца от моего появления на свет не было предела, состояние эйфории старательно поддерживала бутылка, поэтому работу после своего месячного запоя он потерял. Из роддома мама возвращалась одна, трясясь со мной на руках в переполненном автобусе, дома ее ждала гора пустых бутылок и таких же стеклянных собутыльников.

Считается, что дети не помнят первые три года своей жизни. Моя память настолько великодушна, что я не помню целых пять. Поэтому я не знаю, отразилось ли на мне то, что в мои полгода отец в очередном пьяном угаре пробил маме голову о батарею. Ее тогда чудом спасли. Повезло, что вовремя пришла на шум соседка и вызвала скорую. Она меня и растила, пока мама была в больнице. Чудная тетя Надя.

Мама никогда мне об этом не рассказывала. И обо всем я узнавала, подслушивая их кухонные разговоры с тетей Надей.

А потом, когда я стала старше, мы с мамой любили плести друг другу косы, и я все время натыкалась на этот шрам в ее волосах. При виде него мое тело инстинктивно съеживалось, а лицо уродливо перекашивалось, словно в унисон этому шраму…»

– Простите, может быть, вам принести другой стакан?

Я отбросила ручку в сторону и подняла глаза. Передо мной стоял красивый молодой бариста, в руках он держал поднос с ароматным кофе. Я не сразу догадалась, к чему он это спрашивает, но, взглянув на свои перебинтованные пальцы правой руки, все поняла. Очевидно, я пыталась выпить кофе, пока писала, но это казалось не так-то просто.

– Нет, спасибо, я, думаю, справлюсь, – улыбнувшись, ответила я.

– Но если вдруг нужна будет помощь, вы обращайтесь, никто отсюда, не выпив кофе, не уходит.

Я обхватила стакан двумя руками и, глотнув, в блаженстве закрыла глаза. Вкус был божественен. Я не любила кофе, но здесь соблазн был настолько силен, что даже самый рьяный чайный благочестивец не сможет устоять.

Перечитав свои каракули, я не могла не похвалить себя: писать левой рукой получалось уже весьма недурно, приятно было воображать себя амбидекстром, но я им не являлась, как и многим другим, что я старательно разыгрывала на людях. Писать левой рукой была необходимость, пока правая играла свою роль – роль лжеца.

***

Стояло позднее лето, ветер еще не был так безжалостно холоден, но заметная дрожь пробежала по моему телу под его потоками. Дурная привычка одеваться не по погоде.

К счастью, такси приехало быстро и, откинувшись на спинку сидения, я смотрела в окно, провожая взглядом редкие медленно стекающие по стеклу дождевые капли.

Я стянула повязку с руки, обручальное кольцо блеснуло своей ослепительной яркостью. Кольцо от Тиффани. Я никогда не думала о том, сколько же оно стоит, но старательно задавалась вопросом как же его снять. Я сжала палец. Он словно специально заказал его на полразмера меньше. Мыло от COR, аргановое масло были так же неэффективны в попытках его снять, как и их бедные собратья с прилавков массмаркетов. Я раздирала в кровь палец, а кольцо так и оставалось сиять в своей нерушимой безупречности. Единственным способом хоть на время избавиться от его навязчивого присутствия была повязка. Не видя его, я могла на время забыть ту боль, что пропитала наш брак до самого основания.

– Музыка не мешает? – поинтересовался водитель.

– Что, простите? – не сразу вынырнув из водоворота своих мыслей, переспросила я.

– Музыка, говорю, неподходящая, наверное.

Я улыбнулась.

– Все в порядке.

Если бы меня могла волновать неподходящая музыка.

Машина подъехала к воротам.

– Не заезжайте, – выходя из машины, бросила я, – вот, возьмите, сдачи не нужно.

Постояв пару минут перед воротами, наблюдая за тем, как такси разворачивается, я набрала в грудь побольше воздуха и вошла внутрь.

Дождь закончился. Роскошный коттедж искрил на солнце белыми фасадами. Охранник с садовником учтиво мне улыбнулись.

Вешая плащ в прихожей, я услышала раздававшиеся из столовой голоса, он был как всегда небрежно мил с нашей домработницей, она застенчиво смеялась его шуткам, отвечая невпопад на заданные вопросы. Он был умен, а она глупа, он был вежлив, а она слепа и не замечала его пренебрежения.

– Дорогая, наконец-то, – нежно промолвил он, целуя меня в губы.

– Здравствуй, милый, – я улыбнулась ему в ответ.

– Я вижу, опять такси, – гладя мои волосы, произнес он.

– Да.

– А как же личный водитель?

– Мне показалось, на такси удобнее.

Он рассмеялся и, повернувшись к домработнице, произнес:

– Наташа, вы только послушайте, такси стало удобнее личного транспорта. Спасибо, что не маршрутка, милая.

Наташа рассмеялась ему в ответ, бросая на меня робкий взгляд. Я улыбнулась всеобщему смеху и взяла в рот виноградину.

– Привычки бедной жизни ничем не выбьешь, да, милая?

Я поежилась, он по-прежнему улыбался, разговаривая больше с Наташей, чем со мной, но я почувствовала это, холодные нотки в его голосе сквозняком пронеслись по мне. За десять лет брака я слишком хорошо изучила своего мужа и вот сейчас точно была уверена, что он не в духе. Я балансировала на краю, неверный взгляд, жест, слово, и все полетит в тартарары.

Мы сели ужинать, он отпустил Наташу домой.

– Как прошел твой день? – любезно поинтересовалась я, накладывая щипцами салат.

– Как всегда суматошно. Переговоры, контракты, скверный кофе. А у тебя? Чем сегодня занималась?