Я не хотела умирать
Шрифт:
Выйдя из кофейни, я облегченно выдохнула: он был прав, ярость больше меня не наполняла, и я почувствовала, как сжимавшие мою грудь тиски ослабли.
***
Дима лежал в гостиной перед телевизором, растянув ноги на пуфике. Я наблюдала за ним, прислонившись к дверному косяку, он был весел и безмятежен. Почувствовав мое присутствие, он обернулся и, помахав мне рукой, бодро произнес:
– С возвращением, дорогая!
Я улыбнулась и опустилась на диван рядом с ним.
– Ты выглядишь уставшей, – обнял меня он.
– Сложный день, – вздохнула я и положила голову ему на плечо.
– Как насчет всякой дряни и хорошего сериала? – он протянул
– Отличная идея!
Мы смотрели «Игру престолов» 2 , как пара подростков громко смеялись отпускаемым друг другом шуткам, поедали снеки и держались за руки.
– Хорошо, что у тебя нет драконов, а то от бедной Наташи осталась бы сегодня только горстка пепла, – смеясь произнес он.
– Не могу сказать, что меня бы это расстроило, – небрежно бросила я, устраиваясь на подушке поудобнее.
2
Американский сериал, созд. Дэвид Бениофф, Д.Б. Уайсс, 2011 г.
– А что бы стало со мной?
– Ты бы уцелел. Огонь не может убить дракона, – запуская свои пальцы меж его, произнесла я.
Он довольно ухмыльнулся и коснулся своими губами моих губ.
Сегодня мне было хорошо рядом с ним, и я его любила. Вчера забылось, а завтра еще не существовало.
Качели в моей жизни продолжались, и я чувствовала, что меня скоро укачает.
Глава 3. Пазл
«– Опять он тебя ударил, да? Да что же это такое, никак неймётся ему! – вздыхала тетя Надя, прикладывая лед к маминой губе.
– Да я сама виновата, полезла под горячую руку.
– Ой, ничего не говори, и я такая же была, пока мой не издох, царствие ему небесное, – перекрестясь, горячо произнесла соседка, – ведь сколько раз себе говорила, ну не лезь ты, Надя, не лезь, нет, все равно на рожон иду.
– Вот о том я и говорю. Сами виноваты, а потом сидим тут, плачемся.
– Дуры-бабы, что с нас взять. Ну да ладно, утечет вода, не оставит следа.
Подслушивая такие разговоры на кухне, я все больше убеждалась в нормальности нашей жизни, принимая, как неотложную истину, неизбежность насилия и нашу вину в этом. Способствовали тому и постоянные увещевания мамы, что у нас все хорошо. Вот только я никак не могла понять, почему мне так страшно находиться в этом «хорошо». Я боялась до дрожи пьяного отца и ненавидела за то, что он избивал маму. Что-то внутри меня продолжало сопротивляться кроткому восприятию насилия, и я постоянно металась, не зная, к какой гавани пристать: довериться своему внутреннему ощущению о неправильности происходящего или довериться взрослым, которые должны были вести меня и оберегать.
Я не понимала мир, и мир не понимал меня. В детском саду дети отказывались со мной играть, потому что у меня были странные игры. «Сами вы странные», – думала я, глядя, как они от меня шарахаются. В моих играх не было счастливых семей. Вернее не так, были счастливые семьи в моем понимании. Где папа бил маму, родители били детей, и у них было все хорошо. В разыгрываемых мной сценах всегда были одиночество, боль и страдания. Я играла жизнь, которую видела, выхватывая из нее все самое жестокое, потому что именно это казалось мне правильным. Маме было некогда вникать в мои игры. Тем более, играла я всегда очень тихо или про себя, чтобы не нарушать покой отца. Она лишь однажды заметила, как я бью куклу.
– Юля,
– Но тебе же тоже больно, когда папа тебя бьёт? – хмуро ответила я, не понимая, почему мою игру прерывают. – Вот и кукла пусть страдает.
– Дерутся и обижают других только плохие люди.
– Значит, папа плохой?
Мама тяжело вздохнула и твердо произнесла:
– Нет, папа хороший и он нас любит.
– Если он хороший, тогда почему он тебя бьет?
Она долго объясняла мне, что у нас хорошая семья, а папа просто не всегда может держать себя в руках, он ошибается, и мы должны любить его и прощать, помогая ему бороться с пороками. Я сосредоточенно слушала путаные мамины объяснения, все больше хмуря брови.
Из всего этого я сделала только один вывод: играть в такие игры нужно так, чтобы мама не видела».
***
Я приоткрыла глаза. Он стоял спиной ко мне, застегивая запонки на своей белоснежной рубашке.
Я потянулась на кровати, широко зевнув.
– Проснулась, соня? – улыбнулся он и присел на край кровати.
– Еще не до конца, – нежась в постели, прошептала я.
Его губы страстно коснулись моих в пробуждающем поцелуе, и я ответила ему тем же, охватив руками его шею.
– Я уже должен идти, дорогая, – нехотя отстраняясь, произнес он.
– Может, ты немножко задержишься? – пробежав пальчиками по его груди, кокетливо предложила я.
– Сегодня не могу, у меня важное совещание перед предстоящей командировкой, – он чмокнул меня в лоб, – я обещаю вернуться пораньше, – он разгладил смятый край простыни и, прежде чем уйти, произнес: – Я люблю тебя.
– И я люблю тебя, – с тоской посмотрев ему вслед, проговорила я.
Я сбежала в гостиную, сладко потягиваясь. Наташа вежливо со мной поздоровалась и, накрыв завтрак, поспешила удалиться. Конечно, я извинилась перед ней за тот брошенный стакан, но после случившегося она меня старательно избегала. Мы и раньше относились друг к другу с холодным терпением, а сейчас вообще практически не соприкасались, благо, наш большой дом это позволял.
Прошло уже две недели, а в «Пироге» после того разговора с Сергеем я больше не появлялась. Мне стало легче дышать, а муж был как никогда мил и обходителен, мы снова переживали светлые дни нашей любви, воскрешенной, словно феникс. Прошлое отлично прячется в чулан: если завалить его получше коробками, набитыми доверху тяжелыми вещами, то о нем на какое-то время можно забыть, и сейчас я жила своим счастливым настоящим.
Ожидание возвращения Димы в хорошие дни было утомительным. Все обязанности выполняла Наташа, моей главной задачей было ей не мешать, и я бродила по нашему огромному дому, как забытое привидение. Я включала везде свет и открывала шторы, стараясь сделать его хоть немного жилым. Это до жути раздражало Наташу, она всегда старательно выключала зажженный мною свет, а я включала опять, наше молчаливое противостояние могло продолжаться весь день.
Этот дом всегда казался мне слишком большим для нас двоих, пустота его огромных комнат меня растворяла, я чувствовала себя в нем неуютно и боялась оставаться один на один с этим пространством. Поэтому мой обход напоминал скорее сухой подсчет комнат, я просто проверяла, чтобы ни одна из них не исчезла.
Два года назад я начинала с цокольного этажа, который занимала прачечная, котельная и спортзал с бассейном. Теперь же я лишь открывала дверь и смотрела на широкие короткие лестничные пролеты с большими поручнями, ведущие вниз.