Я не твоя собственность
Шрифт:
— Что здесь можно поесть? — спрашиваю я Зейна.
— Ты любишь креветки?
— Да.
— Тогда креветки в огне являются исключительными.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Я возьму их. Любые предложения по поводу главного блюда?
— Я предпочитаю свинину с рисом.
— Звучит достаточно экзотично. Почему бы и нет?
Зейн делает заказ.
Молодая женщина с длинной роскошной косой подходит к нашему столику и ставит чипсы из креветок и при этом коситься на Зейна, и я вдруг чувствую стеснение в животе. Я не должна ревновать! Это
— Кстати, — как бы между прочим говорю я. — Мне нужно завтра сходить на работу после обеда, где-то на час.
Зейн кивает.
— Конечно. Ной отвезет тебя.
— Эээ. Нет. В этом нет необходимости. Я быстрее доеду на метро.
— К сожалению, пока ты со мной не можешь пользоваться общественным транспортом.
— Почему нет?
— Всегда есть риск похищения или нанесения телесных повреждений.
— Неужели кто-то в здравом уме может похитить новую игрушку великого босса русской мафии? — с сарказмом спрашиваю я.
— Никто, но есть люди, не обладающие здравым умом, и мне следует соблюдать осторожность. Они невероятно пожалеют об этом, но ущерб будет нанесен. Ты моя собственность, поэтому я за тебя отвечаю.
Я поднимаю ладони вверх.
— Ладно, ты высказал свою точку зрения, но я не хочу, чтобы Ной отвозил меня. Могу я вызвать такси? Оно подвезет меня прямо к входной двери и подождет, и потом также отвезет обратно.
Он прищурившись смотрит на меня.
— В твоем агентстве есть мужчины?
— Мужчины? Нет, мужчин нет, за исключением мистера Хоторна, бухгалтера, который приходит по вторникам, но ему, как мне кажется, лет сто двадцать.
— Тогда почему ты не хочешь, чтобы Ной отвез тебя? Он чем-то расстроил тебя?
— Нет, — тут же отрицаю я, — конечно, нет. — Я вздыхаю. — Просто я никому не говорила на работе о нашей договоренности... и я не хочу подъехать к дверям на мерседесе.
Он одним глотком выпивает свой коктейль.
— Ной остановится на близлежащей улице и доведет тебя до дверей.
— Почему? Нет. Ной выглядит очень суровым.
— Он подождет, через дорогу, — надменно отвечает он.
Я снова вздыхаю.
— Хорошо. Но он не должен подходить ко мне.
— Я скажу.
— Хорошо. Спасибо. Я ценю это.
Прибывает официантка, сопровождая нас до нашего столика, и мы следуем к круглому столу с белоснежной скатертью и, необыкновенно, просто пепельно-белыми тарелками, на которых отсутствуют монограмма ресторана и какие-либо рисунки. Мы садимся, нам наполняют бокалы шампанским, Зейн возобновляет разговор:
— Итак, чем же ты занимаешься в своем литературном агентстве?
Я тоже делаю глоток.
— Ну, моя работа прочитать огромную кучу рукописей, которые приходят по почте каждый день и попытаться отыскать талант, которое наше агентство хотело бы представить читателям.
—
— Нет. К сожалению, существует мнение, что если человек способен написать одно предложение, он также способен написать книгу.
Он наклоняется вперед.
— Сколько ты отыскала талантов, пока работаешь в агентстве?
— Три, но двое из мной отобранных, не прошли, их забраковали другие девушки. Поэтому думаю, я нашла одну, но она была очень хороша. Фей, владелица агентства, выставила ее книгу на аукцион «Издателей Большой четверки» и получила lb250,000 тут же, — я улыбаюсь. — И это только касается прав Великобритании, она получила такую же сумму для издания в Америке. Прикольно, да?
Он медленно кивает.
— Не плохо. И сколько рукописей тебе пришлось прочитать, чтобы найти этот самородок?
— Не знаю, иногда, нужно прочитать миллион. Но чтобы ты имел представление — агентство в среднем получает от 200 до 250 рукописей в неделю, но в прошлом году мы нашли только четырех авторов.
Он с удивлением откидывается на спинку кресла.
— Это похоже на игру в лотерею.
— Точно, я об этом и говорю, — соглашаюсь я.
Он проходится задумчиво пальцем по запотевшему бокалу.
— Ты никогда не хотела сама написать книгу?
— Я не считаю себя писателем. Думаю, никогда не хотела. Я каракулями записываю свои кое-какие мысли, когда их слишком много роиться в голове, и я настолько ими ошеломлена, что мне необходимо очистить свой мозг и создать свободное пространство для других. Поскольку все мои мысли неожиданные и часто не имеют никакого смысла, но иногда пишу, как настоящий мастер или высказываюсь, как великий Эйнштейн. Те кусочки моих записей, которые спрятаны очень далеко, возможно когда-нибудь я прочитаю своим детям, и они достанутся им, чтобы они помнили о своей маме, когда меня уже не станет.
Зейн смотрит на меня, словно видит призрак перед собой.
— Что? — оборонительно спрашиваю я.
— Ничего, — тут же отвечает он.
Мне становится стыдно, что я вот так неосторожно поделилась с ним чем-то слишком уж личным, поэтому набиваю рот чипсами, как будто я никогда их не елаю.
— Расскажи мне о своей работе.
Он улыбается.
— Ты просишь меня признаться?
— Я никому не скажу. Клянусь честью скаута.
Он делает глоток шампанского.
— Ты может и нет, но у стен есть уши.
Я кладу оставшиеся чипсы в рот, давая им растаять на языке.
— Кто-то мне сказал твое настоящее имя — Александр Маленков.
— Не тот ли сказал тебе, что я съел свое сердце?
Я стреляю в него злобным взглядом.
— Вообще-то он сказал, что ты очень опасный человек.
Он поднимает бровь.
— Да?
Я облизываю сухие губы.
— Он сказал, что ты убийца.
Его лицо остается спокойным, но теперь он встает как бы в оборонительную позицию.
— У вас есть замечательная поправка в Конституции вашей страны, которая мне очень нравится — четвертая.