Я не умру
Шрифт:
– Исха, подожди меня! Не могу угнаться за тобой!
– донесся из-за спины голос Квинта.
Мальчик вздрогнул. Старейшина Димир из-за гибели мастера Преномена собственнолично приказал бывшему дворцовому министру всегда быть при Исхаке и исполнять любые его приказания. Своего рода наказание: мужчина, исполняющий все желания безусого юнца. Однако Квинт, похоже, отнесся с пониманием к каре старейшины и не пытался перечить.
Шмыгнув носом, Исхак бросил взгляд на открытые ворота, ведущие в туннели копателей. Казалось, шея сама вытягивалась, а глаза округлялись от восторженного ужаса. Овал непроницаемой черноты
– Врата прекрасны, - сказал Квинт и положил тяжелую ладонь на плечо Исхаку.
– Их давным-давно построил Дий Крискент. Практически восемьсот лет прошло с тех пор. Впечатляет, не правда ли?
– Мастер Преномен рассказывал про Крискента.
– Голос Исхака был сухим и безжизненным.
– Лучший ученик Луция Агенобарда. Его триады до сих пор заучивают все архитекторы.
– Жаль, что врата ты увидел не в самые лучшие времена.
– Старейшины что-нибудь придумают.
– Несомненно, - сказал Квинт, позволив себе легчайший оттенок издевки.
– Димир и Кадарус спасут Юменту от мастеров мечей. Конечно же.
Сжав кулаки, Исхак повернулся в сторону бывшего дворцового министра и нахмурился.
– Ты дерзишь?
– спросил он. Голос предательски задрожал. Сердце часто и взволнованно заколотилось о ребра.
– Нет, Исха.
– Не называй меня так!
Квинт замолчал, нахмурился, словно гнев мальчика сильно ранил его душу. На миг показалось, что он вырезан из другой реальности, той, где люди не предают и не убивают без необходимости, той, где решения Владыки не оспаривается, той, где дети не забирают у мертвецов оружие. После того нападения лжепророков на астулу старейшин Квинт сменил рваную одежду на простой черный калазарис, который носили торговцы. Седые волосы его отросли и топорщились в разные стороны.
– Прости меня, Исхак, - сказал бывший дворцовый министр и невесело улыбнулся.
– Я буду называть тебя так, как ты захочешь. Просто когда-то давно, кажется, уже в прошлой жизни у меня был мальчик-раб с таким же именем как у тебя. И я его всегда ласково называл Исхой.
Исхак посмотрел на Квинта с изумлением.
– Ты называешь меня рабом?
– Вовсе нет, мальчик. Я лишь забылся. Прости старику его глупость.
– Какой же ты старик? Тебе же всего сорок лет.
Квинт сменил дружелюбную усмешку на добрый смех.
– Чуть меньше, мальчик. Но ведь для тебя я кажусь дряхлым? Двенадцать лет находится слишком далеко от сорока.
Исхак заглянул в небесно-голубые глаза бывшего дворцового министра. Один вопрос давно мучал сердце, не давал заснуть. Настало время задать его:
– Как ты тогда прогнал псевдопалангаев из астулы старейшин? Ты даже не дрался с ними!
Воспоминания нахлынули на Исхака, сломив ментальный блок. Сколько раз он пытался забыть события того дня? Сколько раз вглядывался в странное лицо Квинта и пытался понять его? Сколько раз в часы сна мучили кошмары? Не сосчитать.
Увидев гибель мастера Преномена от рук псевдопалангаев, Исхак вместе с бывшим дворцовым министром укрылись в комнате несмышленышей. Казалось, лжепророкам никогда не удастся прорваться
Исхак вспомнил, как с ужасом смотрел на то, как раскрылась входная костяная дверь, как его бросило в пот, а в желудке поселился холодный слизень, как комок застрял в горле. Вероотступники, одетые в панцири обычных солдат, шагнули в комнату несмышленышей и занесли гладиусы для ударов. Именно тогда Квинт, широко раскинув руки, двинулся к ним. Спокойный и величественный. Словно он не был одет в грязное тряпье, которое не носили даже бедняки, и не пахло от него мочой и экскрементами. Удивительно, однако лжепророки не зарубили его как дагена: они смотрели прямо ему в глаза и отчего-то широко улыбались.
А затем ушли.
Ушли, не причинив никому зла. Никто больше не умер в тот день.
– Как ты прогнал псевдопалангаев?
– повторил вопрос Исхак.
Квинта охватила грусть, и он погрузился в долгое молчание, словно пытался найти нужные слова.
– Я не знаю, малец.
Прищурившись, Исхак бросил:
– Лжец! Или ты боишься, что я сдам тебя мастерам?
– Он на мгновение замолчал, думая над тем, как бы побольнее ужалить.
– Ты ведь не хочешь возвращаться в камеру? Не хочешь увидеть хунфусе?
Тяжелов вздохнув, бывший дворцовый министр положил руку на плечо мальчика. Вид у него был почти растерянный. Сложно верилось, что этот человек некогда обладал колоссальнейшей властью. После заключения он превратился в старика, которого совсем не интересовали события в городе, - лишь бы поскорее умереть.
– Вижу тебя не обманешь, малец, - прошептал Квинт. Его интонации - грусть, сожаление, дурное предчувствие - заставляли слова проникать в самую глубь души.
– Хорошо, не буду ничего скрывать от тебя. В конце концов, теперь я завишу от твоей воли.
– Он ласково провел ладонью по лицу Исхака.
– Помнишь тот случай в казематах, когда ты приносил мне еду? Помнишь, как погасли огни жар-камней? Я преобразился тогда. Стал видеть ярче, глубже... Иначе.
– Я не понимаю, - поморщившись, сказал Исхак.
– В каком смысле "иначе"?
Квинт с тоской взглянул на него.
– Я вижу лжепророков. Могу различать их в толпе, чувствую их запах, их метки. В отличие от обычных жителей Мезармоута вероотступники выделяются среди них, как дагулы - среди звезд. Когда псевдпалангаи ворвались в школу, я ощутил биение материи вокруг их тел. Как бы так выразиться... существование лжепророков по необходимости не заключено в самом возникновении.
Исхак сделал шаг назад, чуть не упав на труп. Все-таки Квинт тронулся умом в тюрьме. Необходимо было сообщить мастерам. Вот только что-то не сходилось. Разве должно от слов безумца так болеть сердце? Должна ли передаваться тоска? Справившись с нахлынувшими эмоциями, Исхак сосредоточился на разговоре, дабы вникнуть в суть речей бывшего дворцового министра.
– Я все равно не понимаю, - сказал он.
Взгляд Квинта был долгим и печальным.
– Скоро ты поймешь, малец. Скоро. Я попробую объяснить. Ведь ты еще, наверное, не изучал "Метафизику" Луция Агенобарда? Думаю, мастера разрешат тебе дать эту книгу. Со временем тайна моих слов раскроется для твоего сознания. Потерпи, малец.