Я не я и свадьба не моя
Шрифт:
— Спасибо, — прижимаюсь к его твердой груди.
— Сень, — касается лица, заставляет посмотреть на него, хочет что-то сказать, но в итоге говорит явно не то, что собирался, — поехали.
— Хорошо, — киваю, пока слезы льются ручьем, — поехали.
Так и покидаем квартиру. Я всё с тем же чемоданом, который, как и в день отъезда, несет Мишель. А садимся мы в его машину, еще теплую.
За время дороги ни он, ни я не осмеливаемся заговорить. У меня нет ни сил, ни смелости, потому стараюсь даже не смотреть на него, больше пялюсь в окно, за которым ничего толком не замечаю, ночной пейзаж просто чередуется
Оказывается, мой муж живет не окраине города, правда, в новом жилом комплексе под красноречивым названием «Малый Версаль». Мы минуем пункт КПП и еще минут пять едем мимо высоких красивых монолитно-кирпичных домов. И действительно, название квартала говорит само за себя. Первые этажи зданий выложены бежевым кирпичом, а высокие окна обрамлены арками. Жаль сейчас ночь, не все можно рассмотреть. Н-да, зато у меня дома самая натуральная зона отчуждения.
— Почти приехали, — еще раз сворачивает налево Мишель, после чего спускается на подземный паркинг.
Дальше поднимаемся на лифте аж на восемнадцатый этаж.
— Этот комплекс проектировал мой хороший знакомый, — наконец-то подает голос. — Жан Жарр. Он архитектор из Парижа, и он всегда был в восторге от Версальского дворца.
— Заметно. Здесь очень красиво.
— Как ты? — осторожно касается руки, а мне снова хочется плакать.
— Жить буду…
— Думаю, стоит призвать этого подонка к ответственности. Такое спускать нельзя, Сень.
— Нельзя. Но об этом я подумаю завтра, — в этот момент двери лифта открываются, и мы попадаем в просторный холл на шесть квартир. — Эта сволочь уничтожила одну очень ценную для меня вещь, — и все-таки несколько слезинок прорывают заслон. — Отцовский подарок.
— Тогда тем более надо его прижать.
На что, молча, киваю. Да я его голыми руками готова убить, только не сегодня.
Мишель подводит к двери, вставляет ключ в замочную скважину, а я хочу знать, зачем он приехал на самом деле. Мне важно это услышать прямо здесь и сейчас.
— Зачем ты приехал ко мне? — беру его за руку, заставляю отпустить ключ.
— Хороший вопрос, — разворачивается, — надеюсь, ответ на него будет таким же хорошим. Я приехал к своей жене, Есения. За своей женой, если точнее.
— И ты не злишься за бегство?
— Злюсь, — склоняется ко мне, — но люблю сильнее, — и едва ощутимо касается губ своими.
Но мне мало этого скромного прикосновения, которое и поцелуем сложно назвать, я хочу больше. В итоге бросаюсь ему на шею и впиваюсь в его нереально соблазнительные губы. За восемь часов я по ним дико соскучилась. Мишель аж теряется от моей прыти. Да, вот такая я. Могу реветь белугой, умирать, а через секунду творить беспредел на сексуальной почве.
С трудом, но ему удается открыть дверь, как-то получается затолкать в темный коридор мой чемодан, затем затащить меня саму все еще виснущую на нем и целующую. Дальше все происходит стремительно. Наша одежда остается на полу. До спальни дойти не успеваем и приземляемся на полу, наверно, в гостиной. На ковре. Мишель резким движением разводит мои колени в стороны и так же резко входит, отчего становится немного больно, потому что входит до упора. Двигается он быстро, очень
— Я люблю тебя, — бормочу сквозь тяжелое в голосе.
И моему безумному Бонапарту окончательно срывает крышу. Вот таким я его еще не знавала. Мишель прижимает меня к полу, хватает за волосы, чтобы не дергалась и несколькими мощными движениями, что сродни ударам молота по наковальне, добивает нас обоих. Боже, как приятно ощущать его внутри до самого последнего импульса, слушать прерывистое дыхание, переплетающееся с шепотом. Правда, что именно шепчет, не знаю, ибо делает он это на французском языке.
— Ты снова не сдержался, — улыбаюсь с трудом, так как губы горят.
— Но ты же на противозачаточных, — все еще находится на мне, во мне, целует плечи, шею.
— Если быть честной, — и прикрываю глаза от стыда, — то нет.
— Что, совсем нет? — сейчас же перестает целовать.
— Совсем. Более того, в нашу первую ночь у меня должна была случиться овуляция, — после чего замолкаю в ожидании реакции, а сердце расходится не на шутку.
— То есть, получается, в феврале нас может ждать сюрприз?
— Угу. И мне страшно, нереально страшно.
— Чего ты боишься? — опять возвращается к поцелуям.
— Как чего? — распахиваю глаза. — Того, что еще слишком рано. Что ты не захочешь. И далее по списку.
— А если не рано? Если я хочу? И так далее по списку, — произносит на ухо. — Я люблю тебя, Сень. И верю, мы встретились, чтобы остаться вместе, чтобы раз в год, а то и два раза летать в Лёкат, чтобы наконец-то научиться кататься на лыжах, чтобы каждый день узнавать друг о друге что-то новое. И если здесь, — все-таки слезает с меня, затем кладет руку на живот, — кое-кто уже завелся, то я могу смело считать себя самым счастливым лягушатником на свете. Только дай слово, что это будет сын, — расплывается улыбкой.
— Ничего не буду обещать. Потому что это будет дочь.
— Ну, это мы еще посмотрим…
ЭПИЛОГ
— Я тебя не видела всего-то два месяца, дорогая, а ты уже так, — и моя свекровь Ирина Михайловна теряется, начинает подбирать слово, чтобы не обидеть.
— Округлилась, опухла, раздалась, — помогаю ей. — Да, это так. Восьмой месяц как-никак.
— Ну-ну, не будь так строга к себе. Слегка увеличилась и то местами. Вообще я бы на вашем месте, — с укоризной смотрит на сына, — не рисковала на столь позднем сроке. А вдруг роды начнутся в самолете?
— Не переживай, мама, — Мишель как всегда делает ударение на последний слог. — Мы были у врача, нас заверили, что все в порядке и перелет не навредит.
— Беспечная молодежь, — забирает у меня сумку. — Скорее заходите в дом, стол уже накрыт. Будем откармливать тебя морепродуктами, — не утерпела и погладила мой арбузоподобный живот. — Имя придумали?
Мишель тем временем берет меня под руку, помогает подняться по лестнице. А я, если честно, стояла бы и стояла на улице, дышала этим неповторимым воздухом. Сегодня перед сном обязательно прогуляемся вдоль берега. Это уже стало традицией. Каждое утро и вечер, пока мы здесь, бродить по пляжу.