Я ненавижу своих соседей, или Как выжить среди тварей
Шрифт:
Немного об интерьере. В моей комнате (ух, до сих пор противно) напротив забитого гвоздями и залепленного изоляционной летной окна стоял массивный шатающийся стол, ножки которого держались только за счёт тряпочек, бережно утрамбованных во все щели; справа от него – ещё один стол, более узкий, с высокими узорно закрученными железными ножками; швейная машинка доисторического производства; шкаф, пахнущий нафталином и сыростью; две кровати, скрип которых стал достойным противником скрипу половиц; пыльная люстра с одним работающим патроном; а звезда программы – потайная дверь – ключа от неё мне дед не дал, велел не обращать внимания на её подёргивания и не пытаться открыть. Благодаря обветшавшей мебели, от которой Эдуард Николаевич категорически отказывался избавляться, из свободного пространства оставалась полоска длиной сантиметров
Что говорите? В комнате с непроглядным полумраком воняет старьём, окно не открывается, на мебель лишний раз опасно присесть, свободного места ноль, безостановочно и зловеще содрогается наглухо запечатанная дверь? Продано!
Вопрос: я была дурой или мазахисткой?
В коридоре был ещё один шкаф, который во времена Мафусаила уже отслужил свой срок. Его крыша выдерживала на себе груз пожелтевших газет последних тридцати лет. Ошибочной была идея заглянуть в него. Не зря в народе говорят: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Смысл вековой мудрости предков доходит до современной молодёжи с трудом и запозданием. Не стоит много рассказывать о чарующих нотках аромата, заигравших из приоткрытой дверцы, и, по просьбам моего чуткого обоняния, сразу же закрытой. За несколько секунд я успела разглядеть ещё сто килограммов дранных газет, два поломанных стула и пылесос-торпеду, штепсель которого не вклинился бы ни в одну розетку, выпущенную после тысяча девятьсот семидесятого года. Кухня со старой, плохо работающей техникой; ванная едва ли удовлетворительная: смущали фаянс в чёрных трещинах и необходимость соблюдать запрет на пользование умывальником (из него текла коричневая жижа); смывной бак в уборной работал по принципу «дёрни за верёвочку, и водица польётся».
Так как у меня не хватило мозгов посмотреть поддержанные стиральные машинки на досках объявлений в интернете, я пошла в магазин бытовой техники, решив купить что-то по средствам. И это что-то, не без старания любезных продавцов-консультантов, нашлось: язык не повернётся назвать ту говномешалку стиральной машиной, но, во всяком случае, на ценнике и в инструкции она обозначалась так. Значит, я за четыре тысячи пятьсот рублей приобрела мини-машинку «Королева», которая на сайтах бывшего в употреблении хламья стоила от пятисот до тысячи рублей. Из плюсов: ну очень компактная. Минусы: воду заливать через шланг и сразу горячую; вещи крутились туда-сюда от пяти до тридцати минут, спутываясь между собой в неряшливый, покрытый катышками серый ком; и ни намёка на отжим. Да и стирала она так, что потом приходилось всё перестирывать вручную в тазу. Вот урвала так урвала.
По законам жанра, в подъезде стоял резкий никогда не выветривавшийся запах мочи: то ли кошачьей, то ли человеческой. Но несмотря на все эти недостатки я стала в том доме жить, приняв свою участь, как презренный мизерабль. Я считала, что недостойна лучшего. Зачем искать что-то ещё, тратить время и силы? Будучи стоически уверенной в справедливости обстоятельств, я приняла то болото, как родное.
На лестничной клетке было три квартиры. Рядом жила старушка, Елизавета Никитична, неплохая в общем-то женщина, которая со мной знакомилась раз по десять в месяц, спрашивая не та ли я студентка, что снимает комнату у Эдуарда Николаевича. Напротив ситуация была куда хуже. Там жила женщина, ну как жила, существовала. У неё были серьёзные проблемы с самоидентификацией, ориентацией во времени и пространстве. Сын заезжал редко, привозил немного продуктов и подгузники, сиделок не нанимал, словом, бросал мать, родившую и воспитавшую его, на произвол судьбы. О ней, как могла, заботилась Елизавета Никитична.
Как-то, возвращаясь из университета, я услышала вой с верхних этажей, похожий на волчий. Я поняла, что это Галина, которая своими криками пытается привлечь внимание соседей и попросить их о помощи. Никто не выходил, не отзывался, и, по-моему, добрая половина дома перестала дышать и шевелиться. Галина стояла на лестничной площадке, слабо держась за перила обеими руками, и выла. На ней была надета лишь ночная рубаха, покрытая жёлтыми пятнами от мочи. Я поздоровалась с ней, она поздоровалась в ответ, спросила, какое число и попросила поменять ей подгузник. В квартире было очень грязно: стоял запах немытого тела и человеческих выделений, на подоконниках – бутылки с водой и упаковки подгузников. Галина, пролепетав что-то непонятное, вскоре заснула. Я выходила
Те несколько дней, что мама жила со мной, были, по большому счёту, приемлемыми. Мы гуляли по ночному городу, хотя любоваться было нечем, сходили на день знаний, где меня посвятили в студенты-медики (для фото я даже улыбнулась), прозондировали местные кинотеатры, ведь я просто обожала в них бывать. Мамин отпуск подошёл к концу, она уехала домой, а со мной остались лишь скверные мрачные мысли – мои верные спутники. Я ненавидела всё и вся: город, комнату и квартиру в целом, учёбу, общество, а больше всего себя. Настала эпоха эмоционального бичевания. Помимо ненависти я чувствовала приближение чего-то до одурения мрачного и неотвратимого, чего-то нависающего надо мной, будто Дамоклав меч. Пожалуй, это было не просто внутреннее переживание, а шестое чувство. Сама интуиция подсказывала уносить ноги, пока имелась возможность. Но я, привыкшая делать неправильный выбор, продолжала отсиживаться в четырёх стенах, изнывая от тошнотворного предвкушения.
При знакомстве с одногруппниками я была настроена на положительный лад. Друзей завести я не рассчитывала, это для меня всегда было чем-то сверхестественным, но спокойные приятельские отношения очень даже. Не так уж много времени понадобилось, чтобы понять, что с этими завистливыми кретинами продуктивную коллаборацию не сформировать. Да про них надо отдельную книгу писать. Жаль название «Фантастические твари, и где они обитают» уже занято.
По прошествии двух недель я была с головой погружена в учёбу, пытаясь хоть как-то отвлечься от размышлений о собственной никчёмности. Напряжённый график семинаров и лекций, внеаудиторная работа, снова занятия. Многие преподаватели уже хвалили меня за исключительную старательность, спрашивали нет ли медицинского колледжа за плечами. Какие бы сомнения ни терзали мою душу, в учёбе я всегда была первой, самой лучшей, удивляя знаниями и преподавателей, и однокурсников.
Тихим осенним вечером сидя на шатающемся стуле в своей убогой лачуге, я читала недавно полученное письмо от Эдуарда Николаевича с вложенной инструкцией по отплате счетов в городской кассе. Как только начала писать ответ, явились они – ходячие иллюстрации к справочнику по психиатрии; выродки, доказавшие, что эволюция – это миф; мокнущая экзема на теле человечества; нелюди, ставшие моими заклятыми врагами, фобиями и отравителями жизни на два долгих года. Великий Шекспир сказал: «Ад пуст, все черти здесь». Это про них.
Я услышала три голоса – два мужских и один женский – и сразу поняла, что это жильцы соседа Х. Я даже не успела встать со стула, чтобы выйти познакомиться, – они, не щадя рамы, жёстко толкали мою дверь. А если бы я одевалась после душа?
– Вы студентка, да? Будете здесь жить? – спросил риелтор. – Я от Владислава (имя соседа Х). Вот молодая пара сюда переезжает. Надеюсь, вы не дебоширите?
Я перевела взгляд на ту самую «молодую» пару. До того момента мне было незнакомо чувство неприязни с самого первого взгляда без какой-либо причины. Когда понимаешь, что человек тебе крайне противен, и хороших отношений с ним никогда не будет. То ощущение было настолько ошеломляющим, что лишило меня дара речи на несколько секунд. И, по правде сказать, мне стало жутко стыдно за испытанный всплеск эмоций. А зря. Справедливости ради стоит заметить, что и новоиспечённые соседи смотрели так, будто я должна им, точно земля колхозу.
Елена и Александр (ух, так непривычно звать чертей человеческими именами), муж и жена, если верить на слово. Они были парой с лихвой за тридцать, ждущей меньше, чем через месяц прибавления в семье. Сначала их внешность показалась обычной, такой же серой и невзрачной, как и всё население города. Но чем больше я узнавала соседей, тем чётче их тупые рожи принимали анималистические черты.
Оба очень высокие, особенно, если сравнивать с моим, чуть выше среднего, ростом. Лена, в те редкие минуты, когда не выпучивала свои бледно-голубые рыбьи глаза и не вытягивала подбородок, казалась довольно симпатичной. Низко опущенные брови и глубоко посаженные глаза указывали на недружелюбную натуру Александра, а розово-красное лицо и голое щетинистое пузо, которое он любезно демонстрировал на протяжении всего нашего соседства, заставляли задуматься о его тесном родстве с нежвачными парнокопытными.