Я никогда не обещала тебе сад из роз
Шрифт:
– Значит, во мне разума – всего на сто квадратных ярдов.
Если существуют такие единицы измерения, как человеко-часы и световые годы, то уж разумо-ярды – и подавно.
Карла ответила:
– Не волнуйся. Скоро тебе больше поблажек дадут. Сотрудничай как следует с доктором – и будут небольшие послабления. Меня-то, интересно, сколько еще тут продержат? И так уж три месяца отсидела.
Тут обе подумали о женщинах, содержавшихся в дальнем крыле. Все они находились здесь более двух лет.
– А кому-нибудь вообще удавалось
– Понятия не имею, – ответила Карла.
Они спросили одну из медсестер.
– Понятия не имею, – сказала та. – Я здесь новенькая.
Тут послышался стон черного бога Лактамеона, а потом издевательский хохот Синклита, превратившегося в скопище учителей, родственников, одноклассников, которые без конца осуждали и бранили.
«Это навек, дуреха! Навек, распустеха!»
В один из дней к койке, на которой, глядя в потолок, лежала Дебора, подошла молоденькая медсестра-практикантка.
– Пора вставать, – с дрожью в голосе сказала она, мучаясь от собственной неопытности.
В больницу на психиатрическую практику пришла новая студенческая группа. Дебора вздохнула и послушно спустила ноги на пол, думая: «От меня по всему помещению расползается туман сумасшествия, и это ее пугает».
– Пойдемте, – сказала практикантка. – Вас доктор вызывает. На весь мир известная, светило, так что нужно поспешить, мисс Блау.
– Раз она такая знаменитость, я тапки надену, – ответила Дебора, видя, как у студентки расширились глаза, а на лице отразилось неодобрение. Должно быть, инструкции запрещали ей проявлять более сильные эмоции – гнев, страх, веселье.
– Вы еще благодарить будете, – сказала девушка. – Это большое везение, что она согласилась вами заняться.
– Знаменитость, обожаемая психами всего мира, – сказала Дебора. – Идемте.
Практикантка отперла дверь отделения, затем дверь на лестничную площадку; спустившись в вестибюль свободной планировки, они вышли из корпуса через служебный подъезд. Девушка указала на побеленное строение с зелеными ставнями – ни дать ни взять жилой дом где-нибудь в провинции, среди дубовой рощицы, – затаившееся в глубине больничной территории. У дверей они позвонили. Через некоторое время им открыла крошечного роста женщина, пухлая и седая.
– Из приемного отделения направили. Вот она, – сказала медсестра.
– Сможете прийти за ней через час? – спросила коротышка.
– Я обязана ждать здесь.
– Отлично.
Стоило Деборе переступить через порог, как Цензор забил тревогу: «Где же доктор? Подглядывает в щелку?»
Крошка-домоправительница жестом позвала ее в какое-то помещение.
– Где же доктор? – спросила Дебора, пытаясь отрешиться от мелькания стен и дверей.
– Это я, – ответила женщина. – Разве тебе не сказали? Доктор Фрид.
Антеррабей смеялся, падая все ниже и ниже к
«Ну и маскировка!»
А Цензор шипел:
«Будь начеку… будь начеку».
Они прошли в залитую солнцем комнату, где Домоправительница-Знаменитость обернулась и сказала:
– Присаживайся. Устраивайся поудобнее.
Нахлынуло полное изнеможение; а когда доктор поинтересовалась: «Расскажешь мне что-нибудь?» – Дебору охватил такой гнев, что она даже вскочила и только потом ответила Иру, и Синклиту, и Цензору:
– Ладно… задавайте свои вопросы, я отвечу – и вы уясните мои «симптомы», после чего отошлете меня домой… и что со мной будет дальше?
Доктор отреагировала спокойно:
– Не будь у тебя желания от них избавиться, ты бы не стала со мной беседовать. – (Дебору стягивала удавка страха.) – Ну же, садись. Если ты еще не решила, от чего именно готова избавиться, не спеши; но пустота непременно чем-нибудь да заполнится.
Дебора села, и Цензор по-ирски сказал:
«Обрати внимание, Легкокрылая: здесь множество журнальных столиков. У них нет защиты от твоей неуклюжести».
– Тебе известно, почему ты здесь? – спросила доктор.
– Потому что неуклюжая. Это первое, а дальше по списку: ленивая, непослушная, настырная, эгоистка, толстуха, уродка, жадина, бестактная и жестокая. Да, и еще врунья. В последней категории есть подпункт «А»: симуляция слепоты, воображаемые боли, от которых реально сгибаешься пополам, надуманные периоды глухоты, ложные травмы ног, вымышленное головокружение, бездоказательное и злостное недомогание; и есть подпункт «Б»: скверный характер. Вроде я упустила неприветливость?.. Да, неприветливость.
В тишине, которую прорезал сноп солнечных лучей с пляшущими в нем пылинками, Дебора подумала, что, похоже, впервые открыто высказала свои истинные чувства. Если все это правда, так тому и быть, но перед уходом из кабинета она хотя бы выплеснет усталость и отвращение от этого темного, мучительного мира.
Доктор ответила попросту:
– Что ж, список внушительный. Мне кажется, не все пункты соответствуют действительности, но по крайней мере наша задача теперь ясна.
– Сделать меня приветливой, милой, покладистой и научить радоваться каждому новому обману.
– Помочь тебе выздороветь.
– Заткнуть мне рот, чтобы не лезла со своими жалобами.
– Нейтрализовать те, которые проистекают из смятения твоих чувств.
Удавка затянулась еще туже. Страх неудержимо пульсировал в голове и туманил зрение серостью.
– Вы говорите, как все: лживые жалобы на вымышленные болезни.
– По-моему, я сказала, что ты серьезно больна.
– Как и прочие, кого сюда запихнули? – Она осмелилась подойти совсем близко, слишком близко к черным пределам ужаса.