Я, оперуполномоченный
Шрифт:
– Добрый день, – сказал он.
Внимательным взглядом окинув Смелякова, он очень доброжелательно спросил:
– Что у вас?
Смеляков доложил. Ёркин взял бумагу, прочитал задание.
«Сейчас всё по новой пойдёт. Опять лекция о трудностях наружки», – мучительно подумал Виктор.
– Ты сколько работаешь в розыске? – поинтересовался генерал.
– Чуть больше месяца.
– Что ж, могу только порадоваться за твоё руководство… – И добавил, увидев удивлённый взгляд Смелякова: – Если тебе, оперу, проработавшему всего месяц, удалось пробить задание
– Здравствуйте, – сказал Сидоров, входя в квартиру, и показал своё удостоверение. Твёрдыми глазами ощупал стоявшего перед ним мужчину и спросил: – Рассказывайте, что у вас стряслось?
Хозяин чуть попятился, пропуская вошедших милиционеров, и махнул рукой в сторону комнаты.
– Там…
Смеляков шагнул следом за Сидоровым и оказался в тесном помещении, почти клетушке, где плотно друг к другу стояли шкаф-стенка, диван, детская кроватка и небольшой стол. К спинке дивана была прикреплена деревянная полка, служившая, судя по всему, ещё одним спальным местом. На этой доске лежал десятилетний мальчик, всё его худенькое тельце было покрыто яркими пунцовыми полосами – следами от ударов ремня, кое-где кожа вздулась и полопалась, застыв кровавой пеной. Сидоров протянул руку и пощупал пульс.
– Он умер! – раздался женский крик из кухни, затем послышались захлёбывающиеся рыдания.
– Вот так… – растерянно пробормотал хозяин квартиры.
– Пульса нет, – констатировал капитан и повернулся к хозяину: – Как вас величать?
– Николай. – У него было сухое лицо с впалыми щеками и жёсткой складкой губ. – Николай Трофимович Байков.
– Вот что, Николай Трофимович. Сын ваш скончался… Я вызываю понятых. Будем составлять протокол. Виктор, сходи к соседям.
Из кухни опять долетел жуткий вой.
– Жена… – объяснил Байков, глядя в пол.
Виктор вышел в коридор и увидел на кухне женщину.
Она сидела за столом, мокрая и красная от слёз, и крепко прижимала к груди маленького ребенка, будто кто-то хотел его у неё отобрать.
«Сумасшедший дом какой-то, – подумал Смеляков, чувствуя, как от невыносимого давления окружающей обстановки у него начала болеть голова. – И это наша жизнь?..»
Когда пришли понятые, Виктор сел за стол заполнять бумаги.
– Что произошло? – спросил Сидоров, накрывая мёртвого мальчика простынёй. – Давайте по порядку. Это ваших рук дело, гражданин Байков? Вы избили сына?
– Это сын моей жены. От первого брака, – глухо, словно стараясь спрятать голос поглубже в себя, ответил Николай. Его глаза приковались к исполосованному ремнём тельцу.
– Я задал вам вопрос: вы исхлестали мальчика?
– Да.
– Как это случилось?
– Я наказал его…
– Наказали? – не выдержал Смеляков. – Да вы до смерти запороли его!
– Меня так воспитывал мой отец, а его – мой дед. На Руси всегда всех пороли. И люди вырастали крепкими и понятливыми.
– Мальчик уже не вырастет, – бросил Виктор.
– Где вы работаете, гражданин
– В метро, мастер участка. Жена сейчас не работает, сидит с дочкой, годик ей только что исполнился.
– Что сегодня произошло? Вы всегда так сильно били сына?
Байков пожал плечами:
– Мог всыпать ему, когда считал нужным. А сегодня я просто погорячился… Понимаете, пришёл я с работы и вижу, что дочка в кроватке плачет. Димка-то должен был приглядывать за нею, но он на кухне торчал, тарелки мыл, что ли… Ну вот…
– Значит, вы стали бить его за то, что он не успокоил сестрёнку?
– Да, – уже громче заговорил Байков. – Ему велено, чтобы ни на шаг не отлучался от неё, когда мать в магазине. Вот я наподдал ему. А тут Рая пришла из магазина, ну, жена то есть…
– И что?
– Я ей говорю: «Вот тебе ремень, вдарь-ка ему, чтоб запомнил, как себя вести надо…»
Сидоров привёл в комнату Раису Байкову и обратился к ней:
– Расскажите, как было дело? Верно ваш муж говорит?
– Да, – едва слышно прошептала несчастная женщина. – Он ремень мне в руку сунул и велел бить Димку. А я не могу, мне жалко… И я чуть-чуть… Ну, для виду только… И Коля рассвирепел… Вырвал у меня ремень: «Жалеешь сосунка своего? Слабо бьёшь!..» И давай его хлестать со всей силы… И меня тоже… Димка кричать стал, а потом затих… И вот…
– Так всё было? – Сидоров перевёл взгляд на хозяина квартиры.
– Вроде… Я наказать хотел. Если бы она не вмешалась… А то цепляется за ремень… Я и разозлился, забылся чуток. Знаете, ослепление такое в сознании, когда бешенство накатывает…
– Не знаю, – ответил Сидоров. – У меня такого ослепления не случается, иначе я бы всякого мерзавца стрелял в упор. И вас бы сейчас пристрелить мог в ослеплении…
Он осмотрелся и остановил взгляд на крохотном шкафчике возле стола, в приоткрытой дверце виднелись школьные тетрадки.
– Это принадлежности Димы?
– Да.
– Шкафчик сами смастерили?
– Я всё сам делаю, – не без гордости отозвался Николай Байков. – Мы всегда в стеснённых условиях жили.
Мои родители никогда не жировали, весь быт собственными руками обустраивали и меня к тому же приучали. А если тут самому не постараться, то на этих девяти метрах ничего не разместить. Надо каждый сантиметр использовать с толком. У нас даже в гардеробе вещи в два яруса висят, чтобы место не пропадало. Я за этим строго слежу. Труд, порядок, ответственность…
– У вас ко всему строгий подход, – кивнул Сидоров и тяжело наклонился к тумбочке. – Что тут? Тетрадки? Учебники?
– Да.
– А это что? – Капитан раскрыл ненадписанную тетрадь. – Похоже на дневник. Виктор, прочти-ка, а то у меня глаза не очень теперь. Очками пора обзаводиться…
Смеляков взял из рук капитана тетрадь и стал читать то, что было написано старательным детским почерком:
– «Папа опять сегодня бил за то, что я не прочитал сто страниц книги. После он не дал мне кушать. Мама принесла мне кусок хлеба, чтобы папа не знал…»