Я ? осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим

Шеменев Владимир

В отличие от учеников, одетых в короткие шерстяные туники, служители были в длинных белых льняных рубахах до пят, а коэн еще имел и красный плащ, перекинутый через плечо. Вокруг талии священника был намотан цветной платок, под который он прятал кожаный пояс со множеством карманчиков для мелкой монеты, взятой из храмового ящика, что стоял там для пожертвований.

Земля уже прогрелась после холодной весны, так что талмиды топали босиком, а вот на рябом и его товарище были сандалии, причем у коэна с кожаной, а у левита с деревянной подошвой.

Все они были иудеи, но это не давало им равноправия. Священник шел впереди, левит – чуть приотстав от него, а далее, но не менее чем в десяти локтях от них, тащились талмиды, сгорбившись под тяжестью кувшинов весом в пол-амфоры каждый.

Храмовники возвращались с маслобойни. Сегодня они ходили туда с инспекцией и распоряжениями насчет оливкового масла, которым в дни праздника предстояло освещать Иерусалимский храм, а заодно прикупить масла на текущую седмицу. Несмотря на то что пресс принадлежал храму, за масло приходилось платить. Я знал об этом, как и то, что рябой всегда выторговывал себе скидку. Масло обходилось ему по цене самого дешевого галилейского вина, пол-обола за литр, а продавал он его в храме по полтора обола. Учитывая, что в каждый кувшин вмещалось больше ведра, можно посчитать, сколько он и его покровитель – тесть первосвященника – имели с одной такой ходки; при этом надо учесть, что овца на базаре стоила шесть оболов.

Спросите, откуда я всё это знаю?

Скажу про себя, не таясь: немного ученый, в меру воспитанный, самодовольный, алчный, похотливый, грубый, вороватый, нетерпеливый, завистливый, задиристый, драчливый, упрямый, а самое главное – с хорошим слухом. Одним словом – ушастый сельский интеллигент, живущий в деревенской глуши – в часе неспешной ходьбы от Иерусалима.

Я не слышал начало их разговора, но по сосредоточенному лицу коэна и возбуждению левита понял, что первый пытается сосчитать выручку, а второй что-то декламирует ему из Писания.

– Кто привел других к добрым делам, тому свыше не дают возможности совершить грех, дабы он не спустился в преисподнюю в то время, как его последователи унаследуют век будущий, как сказано: «…ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидать тление». А кто вводит других в грех, тому не дают возможности раскаяться, дабы последователи его не спускались в преисподнюю, в то время как он сам унаследует будущий век, как сказано: «Человек, виновный в пролитии человеческой крови, будет бегать до могилы³⁹».

– Как это? – машинально спросил коэн, сосредоточенно складывая цифры у себя в голове.

– Совершившему доброе не дадут совершить злое. А совершившему злое не дадут раскаяться.

– Благословен Господь! – коэн прикрыл глаза, не отрываясь от умственного счета.

– Благословен Он! – застонали талмиды, изнемогая под тяжестью кувшинов.

С этими словами все четверо вошли к нам во двор. Юноши поставили кувшины возле дома и побежали за угол.

– Эй, хозяин, неси вино! – крикнул рябой, садясь

за стол и приглашая левита присоединиться.

Из дома выскочил человек и метнулся к винному погребу.

– Ну и жара, – коэн приподнял головной убор и краем платка вытер струящийся по лбу пот.

– И это только начало, – левит посмотрел на безоблачное небо и перевел взгляд на талмидов. – Мочиться у чужой стены можно не иначе как отступив на три ладони, если стена кирпичная, и на ладонь, если она каменная, если же она высечена в скале, то дозволено не отступать⁴⁰, – он любил сыпать цитатами из книг, особенно если это касалось поучения других.

– Я отступил, – один из юнцов шагнул чуть назад, забрызгав себе ноги.

– Стена каменная, – второй опустил край рубахи и подошел к столу.

– Кирпичная, – левит не любил, когда с ним спорят.

– Разве кирпич не камень, а дерево не растение? – это был племянник хозяйки – тот самый, что прошлый раз влетел на два динария. Не знаю, выплатил ли он долг или нет, но, похоже, наука не пошла ему впрок.

– Ты смотри, какой умный, – левит покачал головой и повернулся к коэну. – Кто он и где ты нашел его, друг Суммас?

– Это Иов, сын Иосифа плотника, чей дом у Рыбных ворот⁴¹. А его тетка – жена горшечника, в чьем дворе мы с тобой сидим, – коэн принял запотевший кувшин из рук хозяина и взмахом руки отослал того прочь. Прежде чем удалиться, хозяин сбегал на кухню, принес четыре кружки, поднос с сушеным инжиром и лепешками, после чего сложил руки на груди, поклонился и, пятясь задом, скрылся в доме. – Отец просил пристроить его в учение, вот я и взял его к себе. Счет знает, писать умеет, что еще надо?

– Надо Тору⁴² почитать, завещанную Моисеем сынам Израиля.

– Читаю, почитаю, посты соблюдаю, – Иов сел рядом с левитом и подвинул к нему свою кружку. От такой наглости левита перекосило, и он решил проучить мальчишку.

– Твой отец – тот человек, который починил колесницу римского амара⁴³?

– Да! – гадоль радостно кивнул, гордясь, что его отца все знают.

– Тот, который достоин побития камнями за то, что услужил язычнику? – левит был в своем амплуа: твердый и неумолимый к недругам Торы и хитроватый во всём, что касалось лично его.

– Нет, тот, который отвел беду от иудеев, строивших дорогу из Вефиля⁴⁴ в Иерусалим, – юноша, об отце которого шла речь, прожег левита взглядом.

– Благословен Господь, избавитель Израиля! – левит отвел глаза, воздев руки к небу.

– Благословен Создающий плод лозы⁴⁵! – подхватил коэн и влил в себя полную кружку вина. Одобрительно крякнул, после чего провел ладонью сверху вниз, поглаживая клиновидную бороду.

– Благословен Он! – зашептал второй талмид, косясь на своего товарища, который молчал, закусив губы.