Я — особо опасный преступник
Шрифт:
Он. Севочка…
Она. Ну, конечно, Севочка… А еще? Ну хоть кто-то…
Он. Погоди, что он тебе? Севочка, какой бы он ни был, ищет мне работу — и находит. Этот заказ — весь через него… А заказ-то какой! Вот эти журналы — это директор гастронома. Какое знакомство, а?
Она. Вот и расскажи: директор, человек…
Он. Директор — человек… (Внезапно озабочен.) Тихо! Вот что это звучит?
Она. Да где же?
Он. Ну вот… как будто что-то включилось… Телефон? Нет… такой
Она. Звук оборванной струны.
Он. Думаю, телефон все-таки прослушивается…
Она. Говорят, всех слушают… И наши скандалы они тоже слушают?
Он. Они все слушают.
Она. Вот и расскажи им: директор гастронома… Заодно и я послушаю. А у него мяса заказать нельзя?
Он. Не знаю… подождем, что-нибудь сам предложит. Она. А что он предложит?
Он. Все что угодно, хоть билеты в Большой театр. Она. Жалко… такое знакомство — и денег нет.
Он. Ты все о своем… Вот комплект журнала «Мир искусства»… Ну ведь чем-то он расплатится — и спасибо, всему будем рады.
Она. А сам он какой из себя?
Он. Маленький-маленький на высоких каблучках и вежливый, тихонький… Дома — музей: картины, мебель, фарфор… Вертит огромными делами, связи на самом верху…
Она. Вот как люди живут.
Он. Сказал, что им с женой очень понравилась моя работа. Я, болван, подумал, что они книгу мою в самиздате прочитали, чуть не ляпнул…Но нет, ему нравится, какие я переплеты делаю… Личико маленькое, мизерное…
Она. А жена? А что на жене?
Он. Жена… А черт ее знает… По лицу видно, что сука — наглая, злая… Что я, разглядывал ее, что ли?
Она. Публицист, по лицу ему видно, а?.. Вот беда-то! Ты же ничего не видишь… Директор, жена… неужели не интересно? Поговорил бы, как живут, что думают… хозяева жизни… У них все есть? Они-то хоть счастливы? Ничего не увидел…
Он. Вот ты посмотри, о чем бы мы ни начали говорить, мы тут же ссоримся. Если они нас слушают и записывают, это такая комедия запишется! Когда-нибудь ее прокрутят по радио. Диссиденты… неприглядное лицо отщепенцев. Обличительный документ страшной силы…
Она (кричит). Да помолчи, скотина!
Он. Ты что? Ты… не надо так… Кругом все слышно… Я придумал! Поехали-ка мы завтра к Петьке Бабьегородскому на дачу. Поехали! Закатимся без звонка — и на целый день. Я знаю, он там сидит попой на стуле, пишет очередную нетленку. Мы ему помешаем… Потомки скажут спасибо, да он и сам будет рад… Поехали, ну, пожалуйста, поехали… Поехали — иначе мы здесь погибнем.
Она. Поезжай… Как это у тебя все быстро получается: построил план, ту-ту… поехал.
Он. Ну да ведь надо куда-то поехать или что-то делать — ремонт, что ли, начать или уборку или спать лечь. Я не могу… Ты как-то выпала из круга^жизни. Или напиться, что ли… Тебе налить?
Она. Сиди. Ты все
Он. Да я сижу. Что дальше?
Она. Ты шел домой, машину внизу видел? Они простояли целый день и теперь стоят.
Он. Ах вот оно что. г Я совсем забыл, что ты чокнутая… Я же запретил тебе… Ну, стоят… А ты из-за этого на людей бросаешься. Я же говорил тебе, это не к нам. Я же говорил, не обращай внимания…
Она. Так интересно же… Тебя нет, скучно, а они — вон, стоят… Давай купим подзорную трубу — мы будем знать их в лицо.
Он. Еще раз говорю: не подходи к окну, не показывай, что мы знаем. Не накликай беду.
Она. Что мы знаем-то?
Он. Хотя бы свет гаси, когда смотришь… А сейчас мы ужинаем… Ну, подумаешь, машина стоит, два мужика сидят… Все те же два?
Она. Сегодня три.
Он. Хорошо, три мужика… А мы ужинаем.
Она. Три мужика и баба. Двое в машине, а двое вокруг прогуливались. Ты бы посмотрел, чтд за рожи — болотные, ржавые.
Он. Они в соседний дом, они там кого-то водят.
Она. Стоят, кого-то ждут… Так же они ждали Регину, так же водили Скоробогатова… И к нам так же приедут…
Он. Приедут — и приедут, мы их увидим. Но мы ничего не можем изменить… Ты бы не торчала у окна… Посмотри лучше, у тебя помойка в квартире… Ты, милая моя, лентяйка — и больше ничего. Все это у тебя форма лени, повод ничего не делать и целый день лежать… Ты сама себе напридумывала страхов, чтобы бездельничать.
Она. И прекрасно! Тебе-то что от меня надо? Живешь — и живи.
Он. Я и живу — в помойке. Дышать же нечем, всюду пыль. Пыль прямо комками лежит — в углу, в коридоре…
Она. Это не пыль, это собачья шерсть… Твоя собака — возьми и подмети.
Он. А где собака? Ты и собаку замучила — кормить забываешь. Бедное животное… Чапа, ко мне! Чапочка…
Она. Собаки нет. Ее мама забрала.
Он. О Господи! Твоя мамочка… я же просил… детей, собаку… Я же просил, собаку не трогать, собаку не трогать… Просил или нет?
Она. Собака заболела. Она стонет во сне, и мама хочет показать ее ветеринару.
Он. Твоя мама… ее саму нужно показать ветеринару. Она. Заткни хайло! Мы живем на мамину пенсию. Твоим детям жрать было бы нечего…
Он. Прекрасно! Собаки нет, и я буду гулять по печерам один. Спасибо за ужин. Я пошел… Там дождик? Прекрасно. Где мой зонтик?
Она. Где твой зонтик… Может быть, мама… Да вот твой зонтик.
Он. Чао! Заодно посмотрю, что за болотные рожи сидят в машине.
Она. Погоди… Я пойду с тобой. Я три дня не выходила… А правда, пойдем, что ли, — прогуляешь меня, как собачку/Дождь — моя любимая погода… Только сходи к соседям напротив, попроси сигаретку.
Он. Да никогда в жизни!
Она. Они не ложатся раньше одиннадцати. Сходи, а?