Я оставлю свет включенным
Шрифт:
Чем больше Ювелир вчитывался в бумаги, которые ему передали американские коллеги, тем меньше ему нравилось это дело. Речь шла не о серийном убийце, террористе или просто психопате – эту публику он щелкал как орешки, возможно, потому, что легко мог поставить себя на их место. Речь шла о мошеннике экстра-класса, за которым наверняка стоит мощная структура. Иначе он не смог бы исчезнуть посреди белого дня из охраняемого помещения. Не смог бы за две недели сорвать триста пятьдесят миллионов на бирже и не
В дверь постучали, Марк нехотя оторвал голову от бумаг.
– Войдите, – коротко приказал он. Настроение было препаршивым.
– Марк Александрович… – в кабинет заглянула стажер Нина, которую Марку настойчиво порекомендовал взять к себе в отдел сам министр. Баб в офисе Ювелир не выносил, верил, что они нарушают работу сплоченного мужского коллектива и вообще должны сидеть дома и нянчить детей. – Марк Александрович, все собрались и вас ждут, – настойчиво повторила Нина, глядя на шефа.
Тот и пугал, и завораживал одновременно. Был похож на оборотня, из тех, что в полночь обрастают волчьей шкурой и исчезают из дома, чтобы вернуться утром, пропахшим человеческой кровью и страхом. Черные глаза на бледном лице могли прожечь дыру в сердце, Нина уже лично в этом убедилась.
Ничего не ответив, Марк кивнул. Нина вышла и закрыла дверь за собой. Он откинулся на спинку кресла. Американские коллеги много работали, но малого достигли. Установили, что документы на имя Эндрю Карлссона фальшивы, такого человека с таким годом рождения и адресом просто не существует. Вскрыли несколько других личин мошенника и уперлись в этого самого Казимира.
И что ему с этим делать? Почему дело поручили именно ему? Потому что коллегам показалось, что у этого афериста русский акцент? Кто они там, в конце концов, филологи-лингвисты? Проследили цепочку фальшивых документов до Казимира Малевского? И на этом основании решили, что он русский? А если бы он назвал себя Сальвадором Далилом или Паблом Пикассинским – ринулись бы в Испанию? Марк чувствовал себя зверем, загнанным в клетку. А что, если министр специально подсунул ему это дело, чтобы обломать крылья? Макнуть носом в дерьмо, указать на его место?
Марк почувствовал, как кровь закипает от бешенства.
Он резко встал, стул откатился в угол. Мягкими, почти беззвучными шагами пересек пространство кабинета и толкнул дверь. Прошел по серому коридору, в котором не было окон, кивая знакомым и игнорируя приветствия от незнакомых. Толкнул дверь в кабинет для совещаний и тут же плотно закрыл ее за собой, включив красный свет, сигнализирующий всем остальным, что в кабинете проходит важное совещание.
Нина была на месте. Одетая в чулки и кожаный корсет, держала на коленях пухлую папку с документами.
– Документы в сторону, – расстегивая рубашку, коротко приказал Марк старшей дочери министра.
– Ты в порядке? – Та безропотно выполнила приказание и отложила папку. Хорошая фигура, ни грамма лишнего жира, наверное, торчит часами в спортзале и СПА.
– Твой отец хочет меня подставить. – Марк аккуратно сложил вещи на стул. Он ненавидел небрежность во всем, к тому же мятая одежда могла дать повод для досужих сплетен.
– У него это получится? – Нина встала и, подойдя к Марку, положила руку ему на грудь. Он почувствовал сладковатый запах духов – надо будет сделать замечание, чтобы на работу не обливалась парфюмами.
– Конечно нет, – подкачал головой Марк, – это еще никому не удавалось.
Татьяна сидела в углу старой автобусной остановки и плакала, натянув поглубже капюшон пальто из мягкой серой шерсти, которое Эдуард заказал ей из самой Италии, стоило ей упомянуть, что оно ей понравилось.
– Единственный выход – это донорская сперма, – так сказал доктор, разведя руками после того, как ни один из эмбрионов не выжил на пятый день. Их четвертая попытка. Деньги, нервы, гормоны, истерики, подорванные здоровье и семейное благополучие.
Эдуард был на высоте. Благородный рыцарь, он сразу предложил ей развестись, чтобы не губить ее молодую жизнь. Еще есть время, она еще встретит достойного мужчину и сможет родить ему ребенка. Или двух.
Это звучало как издевательство. Он же знал, что она никогда не встретит никого, кого можно будет даже сравнить с ним. С его бережным отношением, зрелой любовью, готовностью принять ее такой, какая она есть. Со всеми изъянами, трещинами и впадинами. Развестись с ним – немыслимо!
Она возлагала огромные надежды на ЭКО, ведь оно помогает даже в самых безнадежных случаях. Они сменили две клиники, но везде доктора лишь разводили руками – необратимые последствия травмы. Увы.
Может быть, им усыновить ребенка? Она тут же отвергла эту мысль – нет, она никогда не сможет полюбить чужого как своего собственного. У нее не хватит широты души.
Она снова тихонько заплакала: откуда такая вселенская несправедливость? Банальные вопросы сотнями лезли в голову: почему рожают алкоголики, наркоманы, сумасшедшие? Все те, кто издевается над своими детьми, продает их, кидает на произвол судьбы? И почему не может родить она? О, сколько бы они могли дать своему малышу!
Она надвинула капюшон поглубже и заскулила, как раненый зверек. Она сама не знала, сколько просидела на этой остановке. Зачем она вообще сюда приехала? Хотела вернуться в школу и как следует выплакаться в кабинете подальше от досужих глаз? Домой идти в таком виде точно нельзя, это расстроит Эдуарда.
Мысли заглушил грохот старого желтого автобуса, единственного, который ездил в Приусадебный. Татьяна выпрямилась и собиралась было встать, когда заметила на автобусе табличку «В депо». Ну что ж, все закономерно, все один к одному, придется проторчать здесь еще час, пока придет следующий.