Я пас в СССР!
Шрифт:
Тьфу ты, в натуре деревня! Каждая собака уже в курсе моей успеваемости. И эти архаровцы, не знаю как одноклассники, а вот с Петькой мне краями не разойтись…
Глава 10
— Охохонюшки… — Только и сказала мама, увидев меня разукрашенного в своем КБО. — Я уж испугалась, что тебе током выжгло всё и никогда не станешь прежним, а тебе как с гуся вода, ничуть не изменился! Где тебя так, с городскими чего не поделил или уже у нас успел?!
— Да там, — уклончиво ответил я,
— Подожди, давай мерку сниму, раз уж зашел. Сошью вам на лето с Шуркой что-нибудь…
Терпеливо постоял, пока меня крутили и вертели, прикладывая портновский метр и мимоходом стащил треугольный мелок закройщицы. «Чо за замашки клептомана?!» — мелькнуло в голове и тут же пришел мыслеобраз от воспоминаний предшественника: «Очень вкусный мел, не как в школе, без посторонних примесей и вкраплений!» По ходу — недостаток кальция у меня, надеюсь — штукатурку со стен не начну непроизвольно обгладывать, надо на молочку налегать, корова же своя…
— Банки то привез? — Без особой надежды поинтересовалась мама.
— А то! — С гордостью похвалился.
Она с тревогой принялась меня пристально рассматривать, не поверила, значит, что посещение больницы без последствий осталось. Ну вот и всё, мою тушку оставили в покое, тщательно измерив, я двинул на выход и уже в самых дверях мама спохватилась:
— Да, Вань, зайдите с Шуркой к бабушке, у них поешьте, мне отчет квартальный надо готовить, задержусь сегодня!
— К твоей или отцовой?
— К обеим, все за тебя переживали, покажись!
Часами надо обзаводиться, не дело так — по солнышку определяться. И не город, где прохожих много, у каждого спросить можно. От отца часы остались, но мама мне их пока не дает, справедливо опасаясь, что ненадолго собаке блин, по её выражению. Да уж, «успехи» в учебе кредиту доверия совсем не способствуют, кто куда попадает, а я в распустяя. Ладно, не привыкать, по всей видимости — самый подходящий мне реципиент достался, и почему я не сильно удивлен…
Спустился в лог, перешел через речку и вот я уже в Центре, десять минут и на площади, справа сельсовет, слева большой райповский магазин «стекляшка» (вместо стены у него — одна большая витрина застекленная, вот и название), а прямо — детский сад, куда мне и надо.
— Александра ваша опять отличилась!
С порога выговаривает мне воспитательница, Саша сопит у своего шкафчика, переодеваясь. Видно невооруженным глазом, что у неё совсем другая трактовка событий, кардинально идущая вразрез со словами педагога.
— Плохо ест и не спала во время сончаса! — Перечисляет грехи ребёнка строгая воспитательница, с такой залаченной прической, что кирпичом не пробьёшь. — И другие, глядя на неё, не слушаются! Пререкается постоянно! Мальчишками командует, и что удивительно, они её слушаются!
— А что плохого? — Заступился я, хорош уже мою мелкую гнобить. — У девчонки есть своё мнение и она
Воспитательница чуть не поперхнулась от возмущения и не зная, куда деть руки — поправила воротничок и погладила челку. Вот уборщица, возившаяся в углу с ведром и шваброй — была честнее. Истово перекрестилась и пробормотав: «Чур меня!» — подхватила ведро и поспешила удалиться из раздевалки. Саша застегнула сандалии, нетерпеливо притопнула и объявила:
— Я всё! Пошли уже!
На улице, разглядев мои боевые отметины, с восхищением воскликнула:
— Ваня! Ты опять длался?!
Вот, уже Ваня, а не Ванька, прогресс!
— Да это разве драка, — не стал я приукрашивать свои подвиги. — детский лепет, раз голову арматурой не пробили…
Обратно пошли другой дорогой, свернули по центральной дороге направо, вниз и к речушке, миновали хозтовары и комиссионный, возле церкви свернув налево, к дому деда. Вернее так — к домине! Большой двухэтажный особняк (первый этаж полуподвальный, правда), рубленный из лиственницы ещё в конце девятнадцатого века, родовое гнездо Свиридовых. Мамка у меня Свиридова в девичестве, так что идем к бабушке и дедушке Свиридовым.
А если точнее — к прабабушке и прадедушке, бабушка по маме — живет и работает в Челябинске, трудится в больнице (чёрт, рука зачесалась, завтра с утра на перевязку). А деда нет, он оставил маме звучное отчества Генриховна и был таков, умотал на комсомольскую стройку, ну хоть алименты платил и каждый год присылал открытку, поздравляя нас с новым годом, в лицо я его ещё никогда не видел. Мы, чтоб не ломать язык — зовем их дедой Сашей (вот да, имя Александр в нашей семье — на каждом шагу попадается) и бабой Фомой (Фомаида Петровна, как уважительно обращаются к ней в селе).
Дед с бабушкой у нас патриархи — родились в начале века, застали и гражданскую (по малолетству не успев поучаствовать) и Великую Отечественную. Дед во второй мировой воевал недолго, что-то чуть больше около двух лет, после чего его списали по ранению. Реципиент к подвигу деда относился скептически — и воевал всего два года, и ничего не рассказывал, как крошил фрицев в капусту. То ли дело ветераны, приходившие в школу каждый год в преддверии дня победы! Дух захватывало от их красочного повествования о своих подвигах!
А я сейчас, сверившись с доставшимися воспоминаниями — присвистнул. Только на памяти реципиента деда три раза госпитализировали, доставая осколки, оставшиеся с той далекой войны. А что до не такого большого количества медалей на груди деда, которые он с гордостью доставал на девятое мая — так там были две «За отвагу», «За боевые заслуги», орден Отечественной 1-й степени, не считая кучи других, вроде за победу над Германией и прочих. Так что дед боевой, оказывается, реципиент ещё не научился отделять наносную шелуху от настоящих дел и поступков…