Я побит - начну сначала!
Шрифт:
Продумываю контрборьбу, но пока одно приходит в голову — выиграть время. Эти подлецы решили убить картину в закоулке. Они сняли ажиотаж, распустили слух, что все в порядке, нужны только «косметические» поправки, и хотят запустить нож в сердце картины.
Надо выиграть время. Второе надо, чтобы Ермаш убивал картину не потихоньку, а громко, всенародно. Чтобы все знали, что происходит.
Продаст Железников или нет? Имеем ли мы право закрыть картину, как авторы, надо узнать.
Читал и слышал я, как распинают,
Как тайный суд вершится в тайный срок...
В конце концов все узнают и знают,
Но
Сегодня все со мною происходит,
Разбойный свист и топот за спиной,
Не верится, что все это со мной —
Приходит ночь, и смертный час приходит.
И все это старо до неприличья,
Распятье, крест, Голгофа и позор,
И в гибели ни капли нет величья,
Все буднично — и плаха, и топор.
Не страшно. Унизительно и пошло.
И нету бури чувств — одна тоска.
Потом, когда все это станет прошлым,
Красив и пистолет, что у виска.
Ведьма: «Это раньше было, когда еще ни Горынычей змеев никаких не было, так у воды ползали гады маленькие, незначительные. Тогда главные, кто верховодил, была рыба-сом о шестнадцати клыках, да двухглавый ерш — великан».
03.04.84 г.
Что делать? К четвергу Ермаш ждет «поправок» - я должен убрать сцену костра — убить картину. То, что это глупо, вредно, не нужно, отвратительно — никого не волнует. Досталя сегодня волновало лишь одно — а вдруг смотрел сам Черненко?
В субботу был у Велихова на даче — в бане парились. Атмосфера неустроенности. Какая-то еще пара живет. Угощали блюдечком пшенной каши с изюмом и чаем.
В «проект» Велихов и сам не очень верит, но хочет попробовать — а вдруг!
Пашу переводим из спецшколы в обычную. По-моему — верно.
03.04.84 г.
Разговор с Белявским (кинофикация):
— Как же так, последний в этом веке юбилей Гоголя, следующий будет в 2009 году, а ни одного фильма...
— Да-да... Мы виноваты. Муки с планом, понимаете ли, у нас... Мы даже «Судьбу человека» проспали...
Устами прокатчика! Гоголь-то что — тут о Бондарчуке не вспомнили! И какое совпадение, не что-нибудь, а «Судьбу человека» проспал наш кинематограф.
Еду к помощнику Гришина — хоть что-нибудь выясню.
24.04.84 г.
Хороший день! Сегодня сделал «поправки» (заменил один план) и решил сыграть «интригу».
Попросил Н. Лозинскую [126] «донести» Глаголевой, что у меня все вышло, а я мудрю и не хочу... Сработал инстинкт «душить» режиссера. Прибежала Глаголева, сказала: замечательно—и стала «душить», чтоб только так и не иначе. Далее все шло как по маслу. Работала система. Донесли Досталю: «Он выполнил, а теперь не хочет. Мудрит!». Досталь — Сизову. Послали Лозинскую следить, чтобы я ничего не переделывал!
126
Н. Лозинская была редактором нескольких картин Быкова. Хоть бывала часто между молотом и наковальней, очень грамотный редактор и порядочный человек.
И Сизов, дважды посмотрев, утвердил и даже оставил закадровое «Гори, гори ясно!»
О Боже! Неужели так? Неужели принято? Неужели на этом этапе что-то кончилось?
А потом в «Повторном кинотеатре»
Говорила Лена. Она теперь очень интересно стала говорить. Я слушал не оценивая. И сказала она одну очень хорошую мысль: «Хорошо любить Пушкина, приятно, роскошно, это даже льстит — любить Пушкина... И вот так любить Гоголя — труднее, но он открывается, и вы любите».
Во всем кинематографе я один отпраздновал этот юбилей — я добился этого сеанса и встреча прошла замечательно!
Вот какой день!
К тому же мне разрешили выехать во Францию и 30-го мы с Леной едем!!!
Ах, какой день! Какой день! Картина принята окончательно.
Я понимаю, что еще много нахлебаюсь! Но это будет другой этап!
День — молния без грома, День финишной прямой. Мгновенной и огромный, Во всех значеньях — мой! День радостной отваги, Вершина многих дней Одно движенье шпаги, Когда ты слился с ней!
Один прыжок над планкой — И ты от счастья гол. Как дребезги от склянки Летит в ворота гол!
Орлом взлетал я в небо, Лисой стелился вдруг И кем я только не был Сегодня, милый друг!
Кобылой и бараном, Коровой и быком С разорванным карманом С единственным клыком!
Как счетчик мозг дымится, А в сердце бубен был. Сегодня я молился! И верил! И любил!
Нет, теперь не пишется. Слишком — рядом все! Неужели в самом деле?
20.06.84 г. Среда
Ялта... А позади дорога во Францию. Париж, Авиньон, Канны, Ницца, Монте-Карло, Воларис, Сан-Поль де Ване, Париж, Марсель, Барселона, Мальта, Стамбул, Ялта, Одесса, Москва и снова Ялта. И еще какие-то городки, и Альпы, и Лонг-Мэй. И пароход «Беларусь»!.. [127]
127
Во Францию мы ехали поездом, а в Париже г-н Коровин отправил г-ну Пе-тухову телеграмму с просьбой разрешить Быкову вернуться морем. И на теплоходе «Беларусь» мы вернулись на родину. Быков тут же уехал сниматься в Ялту.
А за это время (с 30.04 по 18.06) не дали категории фильму, все ходят мрачные слухи, все пророчат картине гибель, боятся звонить мне, говорят, что я не выдержал и заболел и т.д. Фильму планируют 250 копий. Это чудовищно, я не верю в это.
Мне суждено ни знать, ни верить.
03.07.84 г. Вторник
Оставим пока все, что было до этого дня. К поездке и прочему надо будет вернуться. Сейчас надо спокойно проанализировать ситуацию и выработать направление дальнейших усилий. Самое главное, что картина существует; даст бог — будет существовать и тираж. Но положение хлипкое. Она и разрешена, и нет (нет еще документов о новой редакции), она и двухсерийная (по факту) и односерийная (по акту), нет окончательно категории (нет оплаты), плохо по тиражу (слухи от 130-ти до 250 копий). А главное, создалось двойственное положение: Гришин — против. Была комиссия по «Мосфильму» — она определила «Чучело» как недостаток и т.д.