Я подарю тебе любовь

Алюшина Татьяна

Сбилась, о чем-то задумалась, и Денис, внимательно наблюдавший за ней, увидел, как наползла и накрыла ее волна какой-то темной усталости, словно сломалось что-то в ней. В глазах, вместо только что скакавших искорок задора, появилась непомерная тяжесть, ему казалось, что она даже постарела, осунулась в пару секунд, как будто сгорела вся.

Да что с ней такое?

Арбенин обругал себя старым идиотом! Что полез, зачем задевал? Он же про нее ничего не знает! Денису тошно стало и от себя самого, и от нее, и оттого, что не сложилось это их

интервью. Она заговорила пустым, равнодушным тоном, он отвечал, стараясь держать ровность голоса, чтоб еще чем не обидеть.

Это она правильно сказала: «Как на похоронах».

Ему захотелось сбежать, распрощаться с ней как можно скорее и уйти от этих ее глаз усталых, голоса потухшего. И еще как-то загладить свою вину, извиниться, что ли.

Но эта непредсказуемая Невельская и тут его удивила.

Неожиданно, без всяких переходов, как переключилась с минуса на плюс! Нет, никуда не делась та грустная тяжесть в глубине глаз, но поверх нее вдруг запрыгали искорки интереса. И ошарашила приглашением.

А уж когда упоминала про резьбу древнюю и фотографии, так совсем чертята в глазах расплясались.

Если честно, он находился в недоумении, ехал за ней и спрашивал себя: «Ну и что это все значит? Что за кульбиты такие? Да еще домой пригласила?»

А вот этого он как раз и не умел! Разбираться, ковыряться в чувствах, эмоциях всяких, в сложных ощущениях и уж тем более в психологических рассуждениях о них. А еще он думал о лифте.

Дом, в котором проживала Елена Алексеевна «не одна», Денис хорошо знал, несколько раз побывав в гостях у маминой подруги Зои Львовны. Дом старый, малоэтажный, и лифт в нем такой же древности, большой скрипучий железный короб, почти всегда неработающий. Ему нетрудно подняться и по лестнице, но Денису совсем не хотелось, чтобы госпожа Невельская обратила внимание на его хромоту.

Можно, в свете этой проблемы, лишний раз призадуматься о собственных комплексах и неумении анализировать свои чувства, а не только удивляться поведению спутницы. Но Денис привычно послал куда подальше все эти анализы, тем более что они уже вошли в подъезд.

Он глянул поверх ее головы на двери лифта, – двери порадовали новизной агрегата.

В напряженном каком-то молчании они поднялись на этаж. Первой заговорила Лена, нарушая возникшую неловкость, позвонив в дверь квартиры два раза и открывая ее ключом.

– Условный сигнал, – пояснила она, – на всякий случай. – Распахнула перед Денисом дверь и радушно пригласила: – Проходите!

Разумеется, на тот самый условный сигнал Васька вышел встречать Лену в прихожую.

– Знакомьтесь, – взялась представлять Лена, проходя за Денисом в квартиру и закрывая дверь. – Василий Федорович, а это Денис Васильевич.

Васька степенно, по-мужски значительно протянул ладошку, утонувшую в широченной ручище Арбенина.

– Это с вами Лена интервью полгода добивалась? – выяснял Васька.

– Со мной, – признался Денис, не покаянно за длительность уговоров.

– И

что, не получилось? – продолжил выяснения пацан. – Что-то быстро вы закончили.

– Мы решили продолжить дома за компьютером, а заодно и позавтракать, – спасая гостя от въедливых Васькиных вопросов, поспешила разъяснить Лена.

– Это правильно! – поддержал решение Васька и направился в кухню. – Нечего по всяким общепитам ерунду есть, желудок портить. Дома надо питаться. Ну, проходите, что вы там застряли! – поторопил их уже из кухни.

– А сколько ему лет? – наклонившись к Лене, тихо спросил Денис.

– Мне тринадцать, и я все слышу! – отозвался из кухни Васька.

Денис стушевался! С детьми он как-то не умел, впрочем, как и с дамами, и с выражением чувств-эмоций. А Лена рассмеялась:

– Ничего, привыкнете! Поначалу все пугаются большой умности и рассудительности Василия Федоровича.

– Не пугаются, Лена, а удивляются, я ж не чудище какое!

– Проходите, Денис Васильевич, а то он так и будет оттуда реплики подавать, – пригласила еще раз Лена и потянула его за локоть.

Денис двинулся за ней, но с большой долей сомнения – мальчик, которого почему-то зовут Василий Федорович! Он понятия не имел, как надо с таким мальчиком общаться.

А Васька уже налил и включил чайник и засовывал в микроволновку разогревать большую тарелку с кулебякой, упомянутой Леной.

– Садитесь, – отдал он распоряжение вошедшим.

Лена подключилась к накрыванию стола – салфеточки, чашечки-блюдца, ложечки, вазочки с вареньем, тарелки, вилки-ножи под кулебяку. Денис сел на указанный стул и осмотрелся. Кухня большая и уютная, современная, он бы назвал свое ощущение от обстановки: теплое. И Елена здесь расслабилась, улыбалась открыто, без какого-либо подтекста, – может, прошло то неприятное, тяжелое, что накатило на нее в кафе?

Пока Денис осматривался, приглядывался, Лена с сыном успели накрыть на стол, мальчик Василий Федорович достал из печки блюдо с угощением и по кухне распространился совершенно фантастический, дурманящий запах домашних пирогов.

– Есть хочется, – как бы соглашаясь с кем-то, призналась Елена Алексеевна, раскладывая по тарелкам кулебяку.

Василий расположился напротив Дениса, придвинувшись со стулом вплотную к столу, так что упирался в него грудью.

– Лена говорила, что вы великий художник, – начал застольную беседу Васька. – Преувеличивает или и вправду великий?

Денис растерянно уставился на пацана.

Мамаша странная, а сынок и того хлеще!

– Не тушуйтесь, Денис Васильевич, Василий Федорович у нас всегда так изъясняется, без подтекста и прямолинейно, как танк в бою.

Денис отхлебнул чаю, стараясь осторожно брать небольшую фарфоровую чашечку, рассматривая мальчишку, с удовольствием уплетающего пирог и запивающего его, прихлебывая, чайком из большущей кружки.

– А можно мне подобную кружку? – спросил вдруг Денис. – Я маленькие не люблю.