Я подарю тебе «общак»
Шрифт:
– Ты! Ты чего?! – пролепетал Николай Павлович.
– Чего не открывал? – рявкнул «медвежатник» и, прикрыв за собой дверь, запер ее на все замки, еще и крючок навесил.
– Я вообще-то у себя дома и могу не открывать, если не хочется, – осторожно заметил Загорский. – За тобой что, гонятся?
– Пока нет, – буркнул Лапа, пересек комнату, чуть отодвинул занавеску и выглянул в окно. – Но лучше быть настороже, чтобы не схлопотать перо в бок или маслину в пузо.
– Я, наверное, пойду, поздно уже, – произнес Федор
– Федор, нет, погоди, – воскликнул Загорский, – мы же еще не закончили!
– Может, лучше завтра? – с сомнением протянул Федор, косясь на гостя. – Вижу, у вас какие-то дела срочные с этим гражданином.
– Нет никаких дел, – заверил его Загорский. Но тут совершенно неожиданно Лапа схватил его под руку, оттащив в сторону, и тихо зашептал почти в самое ухо:
– Коля, помоги мне последний раз. Только на тебя вся надежда. Не за себя прошу…
– Нет, да ты что! – возмущенно вскрикнул скульптор и вырвал руку из цепких пальцев «медвежатника». – Я же тебе объяснял, что больше не буду заниматься ничем таким!
– Я просто прошу передать письмо моей дочери. Просто передать письмо, – упорствовал Лапа. – Тебе что, трудно?
– Письмо дочери, нет, не трудно, – пробормотал Загорский, чувствуя, что совсем сбит с толку. – А откуда у тебя дочь появилась? Ты не врешь?
– Вот те крест! – Лапа неистово перекрестился и схватил скульптора за плечи: – Помоги, дружище! Чувствую, мне недолго осталось. За мной все охотятся. Я ей даже не успел все толком объяснить, сказать, что я ее отец. Так глупо получилось.
– Эта та девочка, с которой ты был, – догадался Загорский.
– Да, – кивнул Лапа. – Представляешь, оказалось, что она моя дочь. У нее, кроме меня, никого нет, мать убили одни уроды. Ты поможешь?
– Ладно, давай свое письмо, – смягчился скульптор.
Лапа достал из кармана свернутый в несколько раз листок бумаги и протянул его Загорскому:
– Вот. И еще одно. Прошу, спрячь его в эту скульптуру. Никто другой не должен его получить. Я уже предупредил, что оно будет там. Она придет к тебе через год, когда все уляжется, и ты отдашь ей.
По лицу скульптора пробежала тень. Он нахмурился и воскликнул:
– Да что еще за фокусы! Я вообще-то не для тебя эту скульптуру делал. Это вообще подарок. А ты ее уже приспособил под свои бандитские цели. Ловко!
Лапа молча протянул ему пачку червонцев.
– Что это? – Загорский вздрогнул и испуганно отодвинулся от денег.
– Я покупаю у тебя эту статуэтку, – пояснил Лапа. – Ну, что, мне перед тобой на колени встать?!
– Не надо на колени. – Прикинув, сколько денег в пачке, Загорский решил согласиться и протянул руку за деньгами. Никто еще не предлагал ему столько ни за одну работу, нужно быть дураком, чтобы отказываться. Эти деньги ему очень пригодятся в скором времени, когда он будет выезжать из страны. Многих
Лапа без сожаления отдал деньги и попросил, чтобы скульптор немедленно поместил письмо в статуэтку. Загорский посмотрел на Федора:
– Слушай, а ты сможешь заварить статуэтку так, чтобы письмо внутри не пострадало?
– Смогу, конечно, – кивнул кузнец. Затем пояснил: – Варить-то я буду шею, а письмо мы затолкаем вниз.
– Тогда делай свое дело, – кивнул Лапа.
Федор справился за три минуты, он был мастером своего дела. Интенсивный нагрев шел лишь в зоне сварки, письмо не должно было пострадать. Потом Загорский зашлифовал место сварки и продемонстрировал всем свое творение.
– Обещай, что передашь ее. – Лапа смотрел прямо в глаза скульптора. – Считай, что это моя последняя воля.
– Да передам, передам, не беспокойся, – снова заверил Загорский.
– Все, Николай Павлович, я пошел, – бросил на ходу Федор и юркнул за дверь, стремясь побыстрее убраться от греха подальше. Фигура гостя внушала ему сильное беспокойство, и он был уверен, что добром это не кончится.
– Ладно, я тоже пойду, – сказал Лапа, – мне нельзя здесь оставаться, а то еще на тебя навлеку беду.
– Удачи! – Загорский махнул Федору, а потом приблизился к «медвежатнику» и крепко пожал ему руку.
Они посмотрели друг другу в глаза, и Загорский подумал, что, наверное, они действительно больше не увидятся. Лапа выглядел затравленным, грустным, но не побежденным. В глазах у него было какое-то отчаянное выражение, словно у человека, сознательно идущего на верную смерть.
– Береги себя, – сказал он на прощание «медвежатнику».
– Вряд ли получится, – вздохнул Лапа, – слишком круто все закрутилось.
– Тогда до встречи, – неуклюже пробормотал Загорский.
– Встретимся, – пообещал Лапа, резко развернулся и вышел.
Загорский закрыл за ним дверь и посмотрел на статуэтку. Что ж, придется отдать ее девчонке, если она, конечно, появится. Ему было жаль Лапу. Пропадет парень ни за что ни про что. Однако сделать ничего нельзя, он сам выбрал свой путь. У него тоже свой путь. Загорский подумал о предстоящем выезде за границу, Наталия говорила, что его талант по достоинству оценят во Франции. Но так ли это на самом деле?
В дверь снова постучали. Он подумал, что это Лапа вернулся, забыл что-нибудь, но вместо «медвежатника» за дверью стояли три плечистых молодых человека в форме сотрудников милиции.
– Загорский Николай Павлович? – осведомился один из них.
– Да, это я, – дрожащим голосом признался скульптор, – а что случилось?
– Мы предлагаем вам добровольно сдать все хранящиеся в доме изделия из драгоценных металлов, украшения, золотые монеты и слитки, – заученно отчеканил второй.
– Но у меня ничего нет, – робко возразил Загорский.