Я послал тебе бересту
Шрифт:
Кто такой Климентий Ортемьин, из-за которого в 1421 году в Новгороде пролилась кровь, летопись не сообщает. Может быть, со временем, когда будут найдены его собственные письма на бересте, мы сможем познакомиться с ним поближе. А пока таких писем нет. Причина кровопролития обозначена также чрезвычайно скупо, однако весьма выразительно: «про землю».
Но вот что для нас имеет особую ценность — косвенное указание на место жительства посадника Андрея Ивановича. На него восстали надевшие доспехи новгородцы из двух концов города — Неревского и Славенского. Такого указания было бы достаточно, чтобы не пытаться искать усадьбу Андрея Ивановича в Неревском и Славенском концах. Там жили его враги. Но летописец позаботился о том, чтобы устранить любые сомнения. Он прямо написал, что
Итак, Андрей Иванович жил не в Неревском конце. А грамота, адресованная ему, оказалась в Неревском конце. Но ведь двор Андрея Ивановича грабили как раз неревляне, жители Неревского конца. Теперь, чтобы замкнуть круг, нам осталось предположить, что грамоту на усадьбу Михаила Юрьевича принесли неревляне, которые, восстав против живущего где-то в другом районе Новгорода Андрея Ивановича, разграбили его двор.
Разумеется, самого факта находки грамоты ограбленного человека на чужой усадьбе, даже если эта усадьба была в стане врагов ограбленного, недостаточно, чтобы прямо обвинить владельца такой усадьбы в причастности к нападению. Ведь, в конце концов, письмо ключника Ва-вилы мог на дворе Михаила потерять даже сам Андрей Иванович. Но этого факта достаточно для того, чтобы в Михаиле Юрьевиче заподозрить одного из организаторов нападения неревлян на усадьбу посадника Андрея. Такие нападения и раньше организовывались одними боярами против других в борьбе за власть над Новгородом, особенно до проведения Онцифором Лукиничем его реформы. Здесь же причина была еще более глубокой — земля, эта основа и богатства, и власти новгородских бояр.
И вот что еще интересно. Нападение на посадника Андрея Ивановича произошло в тот момент, когда все боярство Новгорода было смертельно напугано разыгравшимся незадолго перед тем сильнейшим во всей новгородской истории народным восстанием. Именно в ходе этого восстания новгородские черные люди в первый раз продемонстрировали противоположность своих классовых интересов интересам боярства в целом. Придя к стенам Никольского монастыря, они говорили: «Здесь житницы боярские. Разграбим супостатов наших!» Боярство в годы, последовавшие за восстанием, искало любых возможностей для укрепления своего государства, для преодоления своих внутренних противоречий, соперничества и распрей, чтобы, сплотившись, быть готовым к отражению новых народных движений.
И как раз в это время Михаил Юрьевич, внук крупнейшего идеолога новгородского боярства Онцифора Лукинича, организует столкновение внутри боярского общества, направляя своих приверженцев против одного из главных руководителей боярской республики — против посадника. Такие его действия наверняка должны были восстановить против него боярство и получить осуждение. Может быть именно это осуждение и имеет в виду летописец, говоря, что Андрея Ивановича и других дружественных ему бояр пограбили «напрасно»? Может быть, именно после этого события и закатилась звезда политической карьеры Онцифо-ровичей? Ведь в последний раз участие этой семьи в управлении Новгородом ознаменовалось поездкой Михаила Юрьевича на Нарвский съезд в январе 1421 года, то есть буквально перед самым нападением ,нерев-лян на посадника Андрея. А с тех пор ни он, ни его дети никакого участия в новгородской политической жизни не принимали.
Возможно, что именно так все и было. Но — повторим еще раз — все это не больше, чем предположение.
Два Максима или один?
Первое знакомство с Максимом, одним из жителей усадьбы «Е», состоялось в 1953 году. Тогда в слое восьмого яруса — а этот ярус датируется 1369—1382 годами — был найден обрывок берестяной грамоты № 91. Это начало письма, автор которого со вкусом повел неторопливую речь: «Поклон от Ларьяна ко свату моему Максиму. Тако...». Что следовало за этим «тако», узнать не довелось: вся остальная часть письма безжалостно оторвана; ее так и не нашли.
Прошло четыре года. Раскоп, заложенный на основной части усадьбы «Е», прошел
В этой записке, сохранившейся целиком и получившей номер 253, Максим, который пишет свое имя с ошибкой «Маским», отдает хозяйственные распоряжения старосте деревни Десятское. «Десясцяне» — жители этой деревни. Крестьянин Емельян, как полагает Л. В. Черепнин, признавший слово «веши» испорченным «верши», то есть зерно, должен вернуть Максиму выданную ему ссуду зерном вместе с набежавшими процентами, «накладом», — всего восемь дежей. Старосте предписывается забрать у Емельяна этот долг.
А затем новые известия о Максиме были найдены одно за другим. Вот грамота № 271, возможно, одна из самых замечательных берестяных грамот вообще. Она сохранилась почти целиком, написана изящным и уверенным почерком человека, привыкшего и любившего писать: «Поклоно от Якова куму и другу Максиму. Укупи ми, кланяюся, овса у Ондрея, оже прода. Возми у него грамоту. Да пришли ми щтения доброго. Да вести ми прикажи... дее во годе. Оже ти ту не буде овса и... Возми со собою».
Кум и друг Максима Яков нуждается в овсе. Он просит Максима купить для него овес у Андрея, если тот согласится продать. И взять у Андрея какую-то грамоту, может быть, расписку в получении денег за овес. И пусть Максим прикажет везти овес к Якову. А если не будет овса, то... Вот что должен сделать Максим, если не будет овса, сказать затруднительно. Эта часть письма пострадала. Но на обороте берестяного листа Яков пишет: «Возми с собою». Возможно, он рассчитывает, что Максим в крайнем случае поделится с ним своим овсом.
Все это, конечно, очень интересно. И нужно надеяться, что Яков не остался без овса. Однако самое интересное содержится в той фразе, которую мы сознательно пропустили при изложении письма Якова. Яков пишет Максиму: «Пришли мне чтения доброго». Ему нужна интересная книга. Здесь не может подразумеваться книга богослужебная. Если бы Якову нужна была книга для церковной службы, он точно назвал бы ее, потому что выбор таких книг был строго регламентирован.
Якову нужно какое-то занимательное чтение. Может быть, летопись. Или воинская повесть. Или переводная повесть. Или житие какого-нибудь военного святого, которое для -средневекового читателя было тем, чем для современного — приключенческие романы. Максим знает вкусы своего кума и друга Якова и сам решит, какую книгу выбрать, чтобы она понравилась Якову.
Впервые из этого письма мы убедились, что грамотность, широко распространенная в Новгороде, развивала у. некоторых людей вкус и охоту к чтению. И, между прочим, познакомились с результатами этого привлекательного процесса. Письмо Якова написано свободно, живым, не связанным языком, принадлежащим человеку интеллигентному. Но это письмо важно и для характеристики нашего Максима. Человек, который мог выбрать для своего друга интересную книгу, несомненно, должен был располагать библиотекой таких интересных книг. А это незаурядная деталь. Кроме того, он, наверное, был .неплохим человеком, ?сли друзья не стесняются нагружать его поручениями.
А вот еще одно письмо к Максиму — грамота № 272. Его автор далеко не так благодушен, как Яков. Напротив, он раздражен. И не без причины. Почитаем, что он пишет:
«От Савлия ко Максиму. Како стоя, пришли конь. Цему мя еси погубил в другы ряд? Рать ударила подо Копорию... А без другого коня живот пометал, а иное розронял. А ноне пришли... Полохе ли буде на одинамо коне — не дома... ни дровна, ни матери послати на цем. А... ти... а с мною».
Письмо дошло в обрывке, но смысл его целиком понятен: «От Савелия к Максиму. Как договаривались, пришли мне второго коня. Ну зачем ты во второй раз подверг меня такой опасности!? Рать ударила под Копорьем... А я, не имея второго коня, имущество побросал, а часть его растерял. А теперь пришли... Очень плохо мне с одним конем — ни дома... ни дров привезти, ни матери послать не на чем... А со мною...».