Я — посланник
Шрифт:
— Он очень хотел сам включить гирлянду, — говорит мне Луа, и я вижу, что у Джесси на лице самая широкая, самая благодарная и самая живая улыбка из всех, что я видел.
«Вот оно, прекрасное мгновенье, — приходит мне в голову. — Для Луа и Мари».
— Когда мы обнаружили эту новую гирлянду, Джесси потребовал, чтобы ты тоже посмотрел, как мы ее включим. Вот мы тебя и привезли!
Я с улыбкой киваю. На земле перед домом играют цветные отблески.
В глазах у меня все плывет — от яркого света и от счастья.
«Вот оно, — думаю я. — Сила и слава».
6
Прекрасное
Под ночным небом в разноцветных лучах танцуют дети.
И тут я вижу еще кое-что.
Луа и Мари стоят, взявшись за руки.
Они абсолютно, безусловно счастливы — пусть на мгновенье, но счастливы. Их дети танцуют, а старый дом залит сияющим светом.
Луа целует жену.
Нежно, просто касаясь губами ее губ.
Мари отвечает на его поцелуй.
Они прекрасны.
Я не про внешность.
И не про слова.
А про то, какие они на самом деле.
7
Момент истины
Мари просит меня зайти в дом на чашку кофе. Я пытаюсь отказаться, но она настойчива:
— Ну Эд, ну пойдем.
Как тут не пойти? И вот мы сидим, пьем кофе и разговариваем.
Все идет хорошо, но вдруг беседа останавливается, слова Мари повисают в воздухе между нами, а она только размешивает кофе ложечкой и молчит. А потом говорит:
— Я очень тебе признательна, Эд. — Морщинки собираются в уголках глаз, улыбка становится хитрой. — Большое тебе спасибо.
— Да за что?
Она качает головой — мол, меня ты не проведешь.
— Ну же, Эд. Ты сам прекрасно знаешь. И мы знаем. Это ведь ты все сделал. Джесси — он же секреты хранить совсем не умеет. Хоть рот ему заклеивай! Так что мы знаем, это ты.
Я со вздохом сдаюсь:
— Вы это заслужили.
— Чем? — явно не удовлетворена она ответом. — И почему именно мы?
— Почему именно вы? — Я решаю сказать правду: — Понятия не имею.
И прихлебываю кофе.
— Это длинная история. Которую к тому же не так-то легко рассказать. В общем, я просто стоял перед вашим домом, — и все случилось как-то само собой.
Тут подходит Луа, расталкивает повисшие между нами слова и пихает их в мою сторону. А потом говорит:
— Эд, мы тут уже больше года живем. И никто — ни одна живая душа — не подошел и не спросил, нужна ли нам помощь. Даже слова доброго никто не сказал. — Он пьет кофе. — Но мы ничего другого и не ждали. У всех свои проблемы, кому еще чужие нужны. — Мы встречаемся с ним глазами — всего на мгновение. — И тут — бац! — появляешься ты. Вот что нам непонятно.
И вот я оказываюсь внутри мгновения абсолютной ясности. И говорю:
—
Мари соглашается. Но хочет кое-что добавить:
— Ну что ж, не искать так не искать. Но все равно мы бы хотели тебя поблагодарить.
— Да, — поддерживает ее Луа.
Мари кивает, он встает и идет к холодильнику. К дверце магнитом прилеплен конверт. На нем написано: «Эд Кеннеди». Луа возвращается и протягивает мне его.
— Мы люди небогатые, — говорит он, — но мы старались. Для тебя.
Конверт ложится мне в ладони.
— Тебе должно понравиться. Ну, просто мне так кажется.
Внутри — нарисованная от руки рождественская открытка. Похоже, в ее изготовлении поучаствовали все дети. На рисунке — елки, увешанные гирляндами. И играющие дети. Понятно, что рисунки — большей частью детское каля-маля, но по мне, они замечательные. Внутри написано поздравление — тоже детской рукой:
Я расплываюсь в улыбке, встаю и иду в гостиную. Дети лежат на ковре и смотрят телевизор.
— Спасибо за открытку! — говорю я.
Они отвечают хором, но голосок Джесси слышен лучше всех:
— Мы старались, Эд!
И они снова утыкаются в экран. Идет кино — о приключениях животных и все такое. Вниз по реке плывет картонная коробка с котом, и его судьба интересует детей гораздо больше, чем беседы со мной.
17
Дорогой Эд!
С Рождеством! Надеемся, что у тебя тоже есть гирлянда, такая же красивая как та, которую ты нам подарил.
— Тогда пока!
Но они меня, конечно, не слышат.
Посмотрев еще раз на рисунки, я иду обратно на кухню.
Оказывается, это еще не все.
Луа протягивает мне маленький темный камень с узором в виде креста.
— Мне это подарил друг. На счастье. Возьми, Эд, — говорит он. И протягивает камешек. — Я хочу, чтобы теперь он был у тебя.
Мы, все трое, смотрим на него. Молча.
А потом я — неожиданно для самого себя — говорю:
— Прости, Луа, но я не могу это принять.
Голос хозяина дома спокоен и мягок, но очень настойчив. И глаза раскрыты широко-широко, в них плещется желание убедить меня.
— Эд! Ты должен это взять! Ты нам столько дал! Даже не представляешь, как много!
И Луа снова протягивает мне камень. А потом берет и кладет мне в ладонь и смыкает над ним пальцы — держи, мол, крепче. Моя рука лежит в его ладонях.
— Теперь он твой.
— Он не только на счастье, — поясняет Мари. — Это чтобы ты нас не забывал.