«Я поведу тебя в музей…» Истории, рассказанные музейщиками России
Шрифт:
Помню, мы вошли в Янтарную комнату и остановились. Наступило молчание. Молчали мои ветераны, я сама не могла выговорить ни слова, забыв о том, что я на работе и должна что-то рассказывать людям. Эта комната… она нас всех просто затянула в себя… Потом я опомнилась и стала говорить, даже не помню, что именно. Но и они, мне кажется, не слушали. Мы все были поражены, мы просто утонули в этой комнате невероятной красоты, невероятной энергетики. Эту минуту молчания я хорошо запомнила.
Потом мы их поили чаем с бутербродами и тут-то они разговорились, стали вспоминать, что было раньше. И почти каждый произнес такие две фразы.
Первая: «Слава богу, дожили!»
И вторая: «Такой
Евгения Перова
реставратор, историк, искусствовед, писатель. Сотрудник отдела реставрации фондов Государственного исторического музея
(Москва)
Музейные тайны
О работе реставраторов Государственного исторического музея
В Историческом музее хранится огромное количество памятников истории: пять миллионов музейных предметов и четырнадцать миллионов листов документальных материалов – это почти на два миллиона музейных предметов больше, чем в фондах Государственного Эрмитажа. Конечно, далеко не все произведения живописи и декоративно-прикладного искусства являются шедеврами мирового уровня, но все они – свидетельства эпохи, яркие явления своего времени, как, например, обширная коллекция детских рисунков периода Февральской революции и Первой мировой войны.
7
Более сорока лет я проработала в Историческом музее – сначала как реставратор, потом как научный сотрудник, хранитель фонда графики XIX века, так что мне довелось подержать в руках около двадцати тысяч произведений искусства, либо приводя их в порядок в реставрационной мастерской, либо изучая в фонде. И чего только мне не приходилось реставрировать: книги рукописные и печатные, газеты, документы разного рода, плакаты, карты, гравюры, рисунки, акварели и пастели – и даже шоколадку! Музей готовил выставку рекламного плаката и упаковки, а внутри одной из оберток сохранился кусочек шоколадки – он треснул, и пришлось эту трещину подклеить, чтобы не разваливался дальше.
Условия для работы, к сожалению, не всегда были соответствующие. Отдел реставрации в 1970-е годы обитал в Новодевичьем монастыре, который в те давние времена являлся филиалом Исторического музея. Реставраторы графики делили с реставраторами темперной живописи анфиладу комнат третьего этажа Мариинского корпуса. И вот представьте себе: конец ноября, холодно, – а в монастыре все еще не топят. Но карту, над которой я работаю, обязательно надо сдать к сроку – выставка! Я сижу в валенках и в двадцати кофтах рядом с обогревателем и, надев перчатки, занимаюсь тонировками. Думаю, градусов восемь было в помещении. Ничего, все сдала вовремя и даже не заболела.
Трудно было и с реставрационной фотосъемкой большеформатных предметов – огромную карту Лондона, к примеру, пришлось вынести на улицу, прикрепить на стену здания и так фотографировать. А знамя Брюса – еще большего размера! – снимали, положив на расстеленную на газоне пленку, – а на балконе стоял фотограф, который долго ловил подходящий свет, стараясь, чтобы на знамя не попала тень от большой березы.
Иногда совершались удивительные открытия: например, при реставрации мужского портрета работы П. Ф. Соколова акварель вынули из рамки и обнаружили второй портрет того же персонажа – графический, контурный.
Конечно, гораздо больше открытий совершают исследователи! Работа искусствоведа вообще сродни работе детектива. С очень интересным случаем, например, пришлось мне столкнуться в фондах графики отдела ИЗО Исторического музея. Еще принимая фонд, я обратила внимание на две парные пастели: дама в белом платье и господин в синем мундире. Портреты поступили в музей из коллекции Петра Ивановича Щукина в 1908 году. Чем-то эти портреты отличались от остальных пастелей XVIII века, хотя выглядели вполне подлинными. К тому же подрамники портретов сзади были заклеены листами старинной бумаги с рукописным текстом, который начинался на обороте женского портрета и продолжался на обороте мужского. Я обратилась за помощью к коллегам из отдела рукописей, они прочли текст – оказалось, что это межевая роспись 1770 года, «учиненная» во Владимирском уезде. Потом я посмотрела в инвентарную книгу и изумилась: авторство приписывалось Дмитрию Левицкому! Это же сенсация – до сих пор не было известно ни одной его работы в технике пастели!
Но я сразу засомневалась, потому что на работу Левицкого эти портреты никак не тянули, зато очень хорошо вписывались в круг работ пастелиста Иоганна Барду. Художник этот загадочный, известно про него очень мало, к тому же существовало еще два пастелиста с такой фамилией – Пауль Йозеф и Карл, что вносило дополнительную путаницу. Один солидный «Словарь художников» даже поместил статью, в которой ловко объединил Карла и Иоганна в одну личность. Правда, работал он в России в 1780-х годах, а межевые росписи на обороте 1770 года… Но, с другой стороны, ничто не мешало владельцу заклеить оборот старой ненужной бумагой…
В инвентаре было сказано, что на портретах есть авторская подпись, но под рамой и окантовкой этого никак не видно. Вот тут и пригодились мои навыки реставратора! Когда я сняла раму с мужского портрета и отделила бумажный задник с межевой росписью, под ним обнаружилась еще одна бумага – газета начала XX века! На обрывке не было названия, но дату определить удалось по одной из заметок, в которой упоминалось о судебном процессе над П. П. Шмидтом, проходившем в феврале 1906 года. Стало понятно, когда пастель монтировали в раму и заклеили задником: в период между 1906 (газета) и 1908 годами, когда портреты поступили в Музей П. И. Щукина.
После демонтажа можно было как следует рассмотреть портрет. Подпись «Левицкого» была написана четким каллиграфическим почерком печатными буквами и выполнена розоватой гуашью или акварелью, но не пастелью. Ничего общего с оригинальной подписью Д. Левицкого, известной по его масляной живописи! Скорее всего, подпись была добавлена тогда же, когда наклеили на задник газету и межевую роспись. И тогда же для пущего эффекта неведомый поновитель подретушировал изображения тонким черным штрихом (вероятно, углем). Он «прошелся» по завиткам локонов, по теням на лице и одежде и в два раза увеличил ширину бровей персонажа – очевидно, чтобы приблизить портрет к образам, созданным Левицким. Именно эта ретушь и придала пастелям непривычную для них четкость. Художники-пастелисты конца XVIII века мягко растушевывали пигмент пастели, избегали чисто черного цвета, нанося тонкие серые или белые линии на изображения волос или делая блики.