Я прекрасна!
Шрифт:
— Нет, все в порядке. Здесь и так уже много народу. Медсестры, врачи, барабанщик.
— Барабанщик?
— Музыкальное сопровождение для родов, — объясняет Эйден. — Настраивает на примитивный первобытный ритм.
— И помогает?
— Не знаю. Наверное, даже Лондонский симфонический оркестр мало что мог бы сейчас изменить.
— А как в госпитале относятся к тому, что в гинекологическом отделении играет Ринго?
— Это не Ринго, — извиняющимся тоном говорит Эйден. Он не понял, что я пошутила, — не могла же я и в самом деле подумать, что в больничных коридорах разгуливают музыканты
Конечно, показывала. Когда я рожала Дилана, единственное, что мне подарили, — это пакет с памперсами и кремом «Пондз». Сейчас же, когда в сфере услуг для беременных такая огромная конкуренция, госпиталь выбирают, словно роскошный отель. Простыни от «Фретте» или «Аничини»?
Специалисты по рефлексологии или акупунктуре? Я уже не говорю о том, что можно выбрать между гинекологическим креслом или бассейном, хотя здесь даже думать нечего. Какой-то ненормальный решил, что раз девять месяцев в животе у матери младенцы проводят в воде, стоит попробовать рожать в воду. Берни это предложение не понравилась. Она решила, что занятий по плаванию «Вместе с мамой» будет вполне достаточно.
— Но ты хотя бы поел? — спрашиваю я Эйдена, вспомнив, что Берни заранее заказала для него на ужин лобстера и бифштекс.
— Ужин превосходный, но я не смею к нему притронуться. Как-то нечестно. Берни сосет лед, и я вместе с ней.
— Ну что ж, если грохнешься в голодный обморок, по крайней мере ты уже в госпитале, — ободряю я Эйдена. — Держитесь. И звоните, как только будут новости. — Я решаю не говорить о том, что направляюсь ужинать в Мидтаун, в модный китайский ресторан. Нас туда пригласил Брэдфорд.
Двадцать минут спустя я приезжаю за Диланом в Уэст-Виллидж, где он был в гостях у своего лучшего друга. Мы держим путь в «Сианиз палас». Считается, что это новый модный ресторан, но его название вызывает у меня ассоциации с медицинским термином, обозначающим какую-нибудь мерзкую разновидность насморка. Швейцар в белых перчатках открывает перед нами тяжелую позолоченную дверь, и я удивляюсь, о чем только думал Брэдфорд, затевая все это. Неужели он забыл, как ведут себя семилетние дети? Учитывая, что в Нью-Йорке на каждом углу есть шумные китайские ресторанчики, где детям очень уютно, как можно было выбрать это изысканное заведение, ведь самый громкий звук здесь — это плеск воды перье о стенки хрустальных бокалов…
Дилан оглядывает зал, в котором царит тишина и не видно ни одного ребенка, и хватается за воротник рубашки-поло, одетой специально по случаю выхода в ресторан. Потом нерешительно поднимает глаза на метрдотеля.
— У вас есть печенье с сюрпризом? — с надеждой в голосе спрашивает он.
— Извините, сэр? — Метрдотель в смокинге и галстуке-бабочке недоуменно смотрит на Дилана.
— Печенье с сюрпризом. В китайском ресторане, куда мы ходили раньше, у входа стояла большая чаша.
— Но это не китайский ресторан, — высокомерно заявляет метрдотель. — У нас китайско-тайско-французская кухня-фьюжн. — Он величественно протягивает нам меню и пододвигает мне стул.
Интересно, что может получиться,
Мы пьем лимонад и ждем Брэдфорда. Но его все нет и нет, поэтому я заказываю рисовые вонтоны для Дилана, который приходит в восторг от крекеров всех цветов радуги и с огромным удовольствием опустошает тарелку. Мы берем еще одну порцию. Я и сама уже умираю от голода и рассеянно надкусываю один, розового цвета.
10
Зеленая карта — временный вид на жительство с правом на работу, выдаваемый иностранцу при выполнении им определенных требований законов США.
— Ой! — Я бросаю крекер на стол. — Настоящий пенопласт! Как ты можешь есть такое?
— А мне нравится, — заявляет сын, набирая еще горсть. И зевает. — Я наелся. Может, пойдем?
Официант уже понял, что мы собираемся ужинать хрустящими вонтонами, и перестал подливать воду в наши бокалы. Поскольку каждая порция стоит четыре доллара девяносто пять центов, думаю, наш счет окажется не таким уж маленьким, но у него другое мнение. Конечно, он не может рассчитывать, что каждый клиент закажет дегустационное блюдо «Вкусы мира» стоимостью в сто пятьдесят долларов, но, видимо, надеется, что мы возьмем еще хотя бы парочку яичных роллов.
Я начинаю злиться не меньше официанта. Где Брэдфорд? Хорошо, что пока я еще могу хоть чем-то развлечь Дилана. Выкладываю на стол две ручки и лист белой бумаги.
— Крестики-нолики или морской бой? — предлагаю я.
— Морской бой, — довольно улыбается сын и хватает ручку.
Расставляю точки в шесть рядов через одинаковый интервал, а потом мы по очереди соединяем их. Вначале игра продвигается быстро, но потом я застреваю и бью мимо. Дилан радостно уничтожает первую фигуру.
— Ура! — кричит он.
— Подожди, дружок, все только начинается, — смеюсь я.
Он находит еще три моих корабля.
— Я выигрываю! Уничтожил твои, мам! Ты такая неповоротливая!
Пожилая пара за соседним столиком смотрит на нас с осуждением, словно мы играем в рулетку в зрительном зале театра «Метрополитен-опера».
И Брэдфорд, который наконец, появляется за нашими спинами, скорее всего разделяет их мнение. Не заметив на столе бумаги и того, что я тоже рисую, он выхватывает у Дилана ручку.
— Молодой человек, на скатерти не пишут, — строго говорит он.
Поскольку он и не подумал с нами поздороваться, я тоже решаю обойтись без приветствия.
— Почему нет? — спрашиваю я, вставая, чтобы защитить Дилана. — Многие великие художники рисовали на скатертях. Пикассо. И Дюбюффе.
— Это совсем другое. Они были знамениты.
— И Дилан, может быть, когда-нибудь прославится, — не унимаюсь я.
— Мы не рисовали на скатерти, — вставляет Дилан, заметив, что мы удалились от основной темы. И показывает Брэдфорду исчерканный лист бумаги. — Видишь? Смотри.