Я прекрасна!
Шрифт:
— Ты прав, Кен. Сара и Керк — отличная команда. Но до того как начнутся съемки, я хочу, чтобы ты знал: Керк стоит недешево.
— Конечно, нет проблем. Детали мы обговорим позже, — говорит Кен и машет рукой. — Сколько бы он ни стоил, он достоин этого. Это звездное притяжение.
Ладно, пусть я не звезда, но кто сказал, что я обладаю меньшим притяжением? Мне хочется уйти из студии, но, боюсь, никто этого не заметит. Даже Берни. И, честно говоря, когда начинаются съемки, я рада, что Керк рядом со мной. Несколько дней назад он пытался дать мне пару советов, объяснял, что я должна
Керк подходит и встает за стол подле меня. Он расстегивает еще одну пуговицу на джинсовой рубашке, приглаживает назад волосы и, словно ковбой, вытягивает указательный палец в сторону оператора.
— Я готов, дружище, — говорит он. — В любой момент.
Вот так просто? Как он может быть готов?
Я четыре дня тренировалась взбивать тесто и одновременно говорить «а теперь добавим белки». Часами стояла перед зеркалом, повторяя «шоколад, шоколад, шоколад», и удивлялась, почему до сих пор никто не сказал мне, что в этот момент я очень смешно складываю губы. Потом была проблема с выбором одежды. Надеть желтый брючный костюм? Это слишком в стиле Хиллари Клинтон. Красный жакет? Я буду выглядеть, словно сотрудница «Эйвис» — фирмы по прокату автомобилей. Черное или белое? Только не на цветном экране. Я решила остановиться на голубом, но в этом сезоне в моде розовый, поэтому мне пришлось долго бродить по «Бендел», «Блумингдейл» и «Бергдорф» в поисках лазурной блузки с треугольным вырезом — главное, чтобы угол был не слишком острым. Потом последовали бессонные ночи, когда я пыталась переделать рецепт своего «Шоколадного сюрприза», чтобы он не стал вдруг «Шоколадным несчастьем». А еще я так и не научилась наливать молоко без брызг. Сниматься на телевидении гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд.
— Может быть, прорепетируем? — взволнованно спрашиваю я Керка.
— Нет, давай не будем, — улыбается он. — Ты знаешь рецепт, а я подыграю тебе. Расслабься и веди себя естественно, это всегда помогает.
— Но я волнуюсь, — шепчу я.
Керк берет мою руку и сжимает ее.
— Прими вот это. Помогает актерам успокоиться. — Он достает из кармана крошечную таблетку, по форме напоминающую «Тик-так». Не задавая вопросов, я тут же глотаю ее. — Через две минуты тебе станет лучше, — обещает Керк.
Делаю глубокий вдох, но мое сердце все равно колотится так сильно, что я не уверена, смогу ли говорить.
— Не помогает, — бормочу я.
Керк, словно в этом нет ничего необычного, достает еще одну таблетку.
— Подумаешь, это же твой дебют. Возьми еще одну. — Он тянется к моему уху, поправляет сережку и, сделав шаг назад, оценивающе смотрит на меня. — Великолепно!
Керк продолжает держать меня за руку, и, как это ни странно, я вдруг чувствую себя гораздо лучше, спокойнее, и мне даже начинает нравиться все происходящее. Красавцу кардиохирургу Керку каким-то образом удается контролировать мои эмоции. А может быть, помогла двойная доза таинственного снадобья.
Достаю пудреницу и проверяю, в каком состоянии макияж, который очень тщательно
— Нужно избавиться от блеска, — говорит она, деловито пудря мне нос.
Керк, наблюдая за нами, трогает ее за плечо.
— Может быть, и мне стоит? — спрашивает он.
Кейт с пудрой в руках подходит к нему, но потом отступает на шаг и оценивающе смотрит.
— Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя замечательная кожа? И что ты великолепен?
— Да, многие, — признается мой партнер, и почему-то в его устах это не похоже на бахвальство. Для Керка это равноценно признанию, что небоскреб «Сирс-тауэр» очень высокий. Или что Мона Лиза улыбается. Или что четыре из пяти стоматологов советуют своим пациентам употреблять жевательную резинку без сахара. Это истина.
Хотя что еще могут предложить стоматологи? Жевать резинку «Базука»?
К нам подходит ассистент режиссера и начинает сыпать инструкциями относительно временных и еще каких-то сигналов. Он употребляет такое количество технических терминов, что я теряюсь и в панике смотрю на Керка.
— Тебе необходимо знать лишь одно: включена та камера, на которой горит лампочка, — успокаивает он меня, хлопая по руке.
Помощник звукорежиссера приносит мне пристегивающийся микрофон.
— Я должен пропустить провод под одеждой, — говорит он. Ему явно не терпится приступить к делу.
— Давай я помогу. — Керк подходит ближе. Берет провод и очень аккуратно прикрепляет микрофон к моей блузке.
— Я не должен был позволять тебе делать это, — удаляясь, недовольно ворчит помощник звукорежиссера. — У нас свои внутренние правила.
Могу представить себе, как их обсуждали в профсоюзе. Похоже, все были согласны на снижение пенсионных выплат, но требовали эксклюзивных прав на прикрепление микрофонов.
Ассистент режиссера просит тишины на площадке, и внезапно мне в глаза бьет ослепительно яркий свет.
— Начали! — кричит он. — Поехали!
— Поехали? — недоуменно переспрашиваю я, глядя на него. — Что это значит? Куда?
— Стоп! — раздраженно командует он и бежит ко мне. — В чем дело? Ты ведешь себя так, словно впервые попала на съемки.
— Так и есть, — обреченно признаюсь я.
— Черт! — качает он головой. — Тогда готовь свой дурацкий пудинг, а я позабочусь об остальном. В наше время на телевидение может попасть кто угодно!
Он прав. В промежутках между «Холостяками», «Стажерами» и «Последними героями» на экране мелькает очень много людей, и кажется странным, что кто-то еще остался дома у телевизора. И все же для меня это серьезный шанс. По крайней мере, я могу продемонстрировать, как правильно разбить яйцо.
Беру себя в руки, и, когда красная лампочка на камере загорается, мне удается справиться с яйцом. И пошутить. Причем не один раз. А когда Керк делает вид, что пытается отхлебнуть немного «Амаретто», я непринужденно выхватываю у него бутылку.