Я превращу твою жизнь в Ад 2
Шрифт:
В тесном переулке окна домов выходили вплотную к низкому забору. Некромант перемахнул через ограду и уже на другой стороне, положив обе ладони на стекло, надавил — рама беззвучно отъехала, позволяя забраться внутрь.
— Сторожи, — коротко бросил некромант оживленцу, изгородь заканчивалась на уровне его плеч. — А ты давай ко мне.
— Даниэль, ты хотя бы тон голоса меняй, когда ко мне обращаешься, — проворчала я, пытаясь неуклюже вскарабкаться наверх. Бедро жгло, еще и в руках царило какое-то напряжение, но, скорее всего, из-за адреналина. Сердце уже долгое
— Если ты обращаешь внимание на такие мелочи… — насмешливо начал Даниэль.
— Это не мелочи, некромант, а обычное уважение. Кому понравится, что ты обращаешься к нему с тем же видом и тоном, каким отдаешь приказы трупу? — Маг смерти хотел помочь мне спуститься, но я не позволила, хоть и неуклюже, едва не порвав плащ о столб, но сама спрыгнула на землю. Уже распрямившись в полный рост, серьезно добавила: — Никому.
— Наставления. Что же дальше? Проповеди будешь мне читать? — неодобрительно поинтересовался Даниэль, шире распахивая окно и забираясь внутрь.
— От проповедей я далека. — Вцепившись в протянутую ладонь и оттолкнувшись от земли, встала на подоконник, пригибая голову, чтобы не удариться о верх оконного проема. — Но, Даниэль, если такой пустяк для тебя слишком, задумайся, перед тем как просить меня остаться: а уживемся ли мы?
Границы отношений обозначаются сразу — или так, или никак. Неуважение к себе я не потерплю.
Вопрос остался без ответа, принеся с собой гнетущую тишину. Я спрыгнула на пол и сняла маску.
Некромант остался на месте. Сложно было сказать, разозлили его мои слова или обидели. Может, ему вообще плевать… Маска скрывала лицо Даниэля, заслоняла от меня его эмоции и чувства.
— Я в уборную. Хочу помыть руки после кладбища. — Я сделала лишь шаг, когда, вскинув шест, Лефевр перегородил мне путь.
Сердце подскочило, а я застыла в ожидании, умоляя и прося: «Сделай что-нибудь, скажи, пойди навстречу. Не позволяй мне сомневаться в тебе».
— Будь осторожнее. Перед началом мы затворили дверь в этот дом, чтобы все думали, что он не участвует. Но кто-то мог свериться с картой и забраться внутрь, — сказал Даниэль, отводя шест в сторону.
Разочарование. Не это я ожидала услышать, не об этом просила, и уж точно я не должна была принимать слова Лефевра близко к сердцу. Но, вопреки здравому смыслу, они ранили меня — я желала как можно скорее оказаться наедине с собой.
— Ясно. Позову, если на кого-то наткнусь, — процедила в ответ и, обогнув диван, поставленный в центр комнаты, вышла.
Скрывшись с глаз некроманта, остановилась. Из-за темноты я видела лишь очертания предметов, и то благодаря часам на стене, циферблат которых едва заметно мерцал.
Надо на время забыть о случившемся, иначе я еще больше накручу себя и расстроюсь.
Следуя собственному решению, пустилась на поиски уборной. Дом, в который мы забрались, обладал более скромной планировкой и обстановкой, чем мой, — узкие коридоры, скромная прихожая, плетеные коврики без ворса под ногами, никаких картин на стенах, хотя, по моему скромному
За первой попавшейся дверью обнаружилась кладовая с полками во всю стену и всяким хламом — пыльной посудой, вещами, сложенными в стопки, и несколькими стульями. За второй находилась чья-то спальня, крохотная, с кроватью, аккуратно застеленной покрывалом с подвернутыми краями, и широким комодом. Третья попытка отыскать уборную оказалась победной.
— Вот это больше похоже на правду — на жизнь обычных людей, — прошептала я, найдя удивительное сходство уборной с обычным квартирным санузлом.
Комнатка в доме Клайма напоминала уборную дорогого ресторана, в зеркале которого считает нужным сфотографироваться каждая посетительница.
Потом заполняют свои страницы в социальных сетях туалетными фоточками…
Единственным отступлением от привычного был цветочный горшок, поставленный в углу, с почти зачахшим растением — видимо, из-за отсутствия солнечного света.
Помыв руки, я не могла оторвать взгляд от цветка — еще живого, но на грани, буквально несколько дней, и из земли будет торчать сухая ветка, которую без сожаления выдернут из горшка и выкинут.
Мы с Даниэлем не торопились, если, конечно, территорию дома не решат исключить из игры.
Я присела на корточки с видом ботаника, заполучившего редкое растение для изучения. Без посторонней мысли протянула руку и коснулась засохшего и шершавого, как наждачная бумага, листочка.
— Черт! — выругалась, когда часть листка отломилась, оставшись в моей ладони. Наваждение это или помутнение рассудка, но я была уверена, что причинила растению боль. — Извини. Я не хотела. Пожалуйста, прости…
От руки отделился клочок тумана, мерцавшего искрами, — зеленый свет озарил мое озадаченное лицо — и прильнул к растению, заботливо укутал, как мать родное дитя, и возродил…
Цветок вытянулся, распустил новые листья, что нежно коснулись моей щеки, и я почувствовала благодарность, тепло, безумную радость, взорвавшуюся, как взрывчатка в тесном пространстве — звучно, броско, разрушительно.
Растение перестало расти. Туман исчез. Я сглотнула, чувствуя сухость в горле. До меня медленно, но верно доходила вся глупость и опасность поступка, который я только что свершила. Пусть это вышло случайно, но последствий никто не отменял.
— Я попала…
Вскочив на ноги, схватилась за голову.
Это же надо было так вляпаться! Если кто-то узнает… Если на нас решат напасть всерьез… Подождите-ка…
Я остановилась. Посмотрела на цветок. Опустила руки и прислушалась к тишине.
А если никто не узнает? Я ведь не напала на участника игры, это всего лишь безобидная магия в уборной. В уборной без окон… Хм, может, и выйдет.
Поправив белую повязку на плече и одарив подозрительным взглядом пышущее здоровьем растение, словно его уже давно подкармливали удобрениями, я вышла в коридор.