Я прошел две войны!
Шрифт:
И действительно, все встречные здоровались, провожали нас мнозначительными взглядами. Кира приветливо здоровалась в ответ, держалась непринужденно, видно, что она привыкла общаться с людьми. Заметив мое смущение, Кира засмеялась:
– Боишься, что невеста заревнует?
– Нет у меня никакой невесты, – мой ответ прозвучал поспешно и как-то бурчливо.
– Почему? Парень ты видный, мышцы вон какие.
Она слегка сжала мою руку выше локтя. Какое-то время мы шли как бы под руку. Я осторожно освободил руку. Так у нас ходили женихи
– Дальше учиться не собираешься? – спросила она.
Не скрывая, я рассказал о своей мечте поступить в военное училище, но здесь наверняка станет препятствием моя анкета. Мало того, что из семьи крестьянина-середняка, да еще и не комсомолец.
– Ваш Бондарь живет отсталыми понятиями, – возмущенно сказала Кира. – Еще товарищ Ленин говорил, что нам необходим крепкий союз с крестьянином-середняком. Сейчас ты никакой не середняк, а колхозный пролетарий. Ты ведь строителем работаешь?
При свете луны я отчетливо видел лицо Киры. Она была хороша, особенно когда разгорячилась. Красивые губы, короткостриженые каштановые волосы, вязаный берет и эта кожаная «комиссарская» куртка.
Когда заходили в калитку, получилось, что я пропустил Киру вперед, но она задержалась, и мы оказались друг к другу вплотную, лицом к лицу. Я замешкался, Кира тоже. Я чувствовал ее дыхание и вдруг неожиданно для себя поцеловал ее в щеку.
– Тогда уж лучше в губы, – хрипло проговорила девушка и прижалась ко мне.
Со стороны это выглядело бы нелепо. Мы целовались, торопясь захлопнуть за собой калитку, – не дай бог кто увидит. Рядом прыгал наш дворовый пес. Заскрипели двери в сенях, и мы отпрянули друг от друга.
– Прогулялись? – спросила сестра Катя. – Холодно небось. Вон ветром как надуло, лица красные у обоих. Чай пойдем пить.
На следующий день инструктор райкома комсомола Кира Мельникова уехала на попутной подводе в другое село. Мы увиделись лишь мельком, я уходил на работу рано. Перекинулись несколькими ничего не значащими словами и попрощались, будто ничего и не было.
А меня и еще двух-трех парней из числа строителей и тракторной бригады пригласили на срочно созванное комсомольское собрание. Пришел даже секретарь парткома и выговорил нашему «главному комсомольцу» Бондарю, что он мало уделяет внимания сельскому пролетариату.
– Сегодня Василий Гладков коровники строит, а завтра Днепрогэс возводить будет. А Захар Давыдов? Лучший слесарь в тракторной бригаде. Что, не достоин быть в комсомоле?
Бондарь побаивался секретаря парткома. Кроме того, до него дошел слух, что меня поддерживает райком комсомола. Вопрос с приемом меня и других ребят решился быстро.
С Кирой мы встретились снова спустя месяц, когда она привезла в село кандидатские карточки. Но общение наше было скованное, Кира опасалась сплетен, и я ее понимал.
В том году мне не удалось поступить
Зато мы почти каждый день встречались с Кирой. Она занимала комнату в доме для приезжих при Горсовете. Иногда я даже оставался у нее ночевать. Уезжая в Коржевку, я предложил Кире пожениться. В ответ она невесело улыбнулась:
– Не надо пока об этом. Тебе всего восемнадцать лет.
– Ну и что? Я работаю, и родители против не будут.
– Сомневаюсь, – покачала она головой. – Кроме того, я собираюсь учиться.
Была ли между нами любовь, о которой часто пишут в книгах? Я нравился Кире, а она стала первой женщиной в моей жизни. Казалось, что больше мне никого не надо. Мы устроимся у нас в селе, а если Кира не захочет, я поеду в Инзу. При этом я не задумывался, что накрепко привязан к колхозу. У меня даже паспорта не было, а из документов имелась лишь кандидатская карточка КИМ (Коммунистического интернационала молодежи) и удостоверение о сдаче норм ГТО.
Летом Кира уехала в Саратов и поступила в университет, прислав мне короткое письмо. Больше писем я от нее не получал, ответы на мои письма не приходили. Я переживал разлуку и однажды даже крепко выпил.
Вообще алкоголь я практически не употреблял. Да и в селе до войны выпивали мало. Выходные дни выпадали лишь поздней осенью и зимой, плюс работа по хозяйству. Чаще ограничивалось бражкой, настоянной на красной смородине. На свадьбу или какие-то важные события гнали самогон (его называли «перегонка»). Водку покупали редко – дорого. Ведь денег в колхозе мы не получали.
Отец за ту выпивку мне нотаций не читал, но неодобрительно покачал головой и сказал:
– Как Петя-дурачок хочешь быть?
Был у нас такой никчемный мужик, шатался без дела, выпрашивал выпивку и жил бобылем в полуразваленной избе.
– Больше не повторится, – пообещал я.
В мае 1937-го я получил повестку из военкомата, снова прошел медкомиссию и был направлен в Буйнакское военное училище. Вообще-то я просился в Саратов, зная, что там имеются несколько училищ.
– Саратов же ближе, – наивно сказал я, не желая раскрывать главную причину своей просьбы: остаться ближе к Кире Мельниковой.
– А что такое приказ, ты еще не знаешь? – жестко проговорил военком. – Пришли запросы из Буйнакского училища. Через день-два отправим вас. Молодец, что в дорогу нормально собрался.
Он оглядел мои старые, но еще крепкие башмаки, вещмешок с едой и запасным бельем.
В тот день я узнал, что город Буйнакск (бывший Темир-Хан-Шура) назван так в честь участника борьбы за советскую власть в Дагестане Уллубия Буйнакского, погибшего в 1919 году, и расположен в 40 километрах от Махачкалы.