Я просто живу
Шрифт:
Что делает Микаэл Леонович? Он едет в аэропорт. Не то что билетов не было. Были отменены все рейсы. Мы сидели у телевизора, смотрели «Лебединое озеро». Толпами заходили какие-то люди. Вечером выпивали с какими-то ребятами — грузинами. Поразил Гамсахурдия, который выступил по грузинскому телевидению фактически с поддержкой ГКЧП. Представление закончилось быстро. Время в Сухуми пролетало тоже быстро. Уезжать, как всегда, не хотелось. Было какое-то смутное предчувствие. Почему-то нам казалось, что уезжаем навсегда.
В феврале мы оказались в Пицунде. Неделю Микаэл Леонович репетировал с Людмилой Габрией-Галустян, органисткой Пицундского храма,
Днем, когда светит солнце, в Пицунде тепло. Чайки, похожие на нотные знаки, греются на проводах. В храме, никогда не отапливаемом, холодно даже в теплых куртках. Днем привозят курортников на концерт. Мы прячемся сбоку, в артистической каморке у сцены, где нам ничего не видно, но зато хорошо слышно. Люда обыгрывает программу — исполняет «Чернобыль», концерты для органа. Вариант рискованный, учитывая публику, — люди приезжают в зал на экскурсию. Им и в голову не приходит, что за сценой сидит автор и согревается рюмкой водки и горячим чаем. Концерты заканчиваются тем не менее замечательно — Люде аплодируют стоя.
Периодически гаснет свет. Как всегда, внезапно. И орган замолкает. Если уже вечер и надежды на то, что свет появится, нет, мы выбираемся впотьмах из храма. И попадаем в такую же кромешную уличную тьму, в которую погружается Пицунда. Оглушительно тихий вечер. И пальмы в снегу. Ощущение невесомости.
Тишина продлилась до августа. У нас уже были путевки в Сухуми, когда там полыхнуло. Путевки сдали. Когда видели по телевизору кадры бомбежек Сухуми, видели свой пляж, пирс, над которым летали военные вертолеты, представляли хорошо знакомых людей — тетю Маро, Надю с пляжа, Отари, директора Дома, библиотекаршу Марину, садовницу Бочану. Только не знали, что с ними, где они, по какую сторону войны. Позже Люда, бежавшая из Пицунды, говорила:
— Я только теперь поняла, о чем написана «Кассандра». Это все о нас. О том, что с нами случилось.
Еще вспоминали Гоги, внука Андрея Баланчивадзе, который с детства проводил в Сухуми каждое лето. И его строгую маму, которая хотела, чтобы он научился плавать, но когда входил в воду, она кричала ему низким голосом:
— Гоги, модия!
Как-то Отари разозлился на Гоги за то, что он плюнул на стену Дома. Просил мать призвать ребенка к порядку.
— Если каждый ребенок, который здесь отдыхает, плюнет один раз на стену дома, никакого ремонта не хватит.
Мать стала отчитывать мальчика, объясняя, что это неинтеллигентно. Тогда маленький Гоги спросил:
— А вот Микаэл Леонович — интеллигентный?
— Конечно, — ответила мама. — И никогда этого себе не позволит.
Ребенок злорадно выпалил:
— Ага, а вот он вышел из моря и ка-а-ак харкнет!
И не соврал: он видел, как Микаэл Леонович, наплававшись, выходит из воды и отплевывается.
Гоги оторвало на этой войне руку.
«Кинотавр» жил своей отдельной веселой жизнью, отгородившись от политики и повышения цен на бензин чередой праздников, которые прокатились по Сочи. И когда Андрей Караулов предложил «съездить на войну» (он собирался снимать «Момент истины» с Владиславом Ардзинбой), стало немного не по себе. Здесь — беспечная нарядная толпа, приемы, воздушные шары, фейерверки, а война-то совсем рядом… Впрочем, она отсюда казалась ненастоящей. Легче было представить, что Абхазия переместилась на другую планету или превратилась в исчезнувший материк, Атлантиду, о которой остались одни только воспоминания.
Утром
Еще какие-то полчаса, и мы уже в Гудаутах. Петляем по улочкам, машина останавливается напротив деревянного двухэтажного дома с вывеской «Курортный кооператив "Кавказ"». Здесь — резиденция Ардзинбы. Небольшой дом, с садом, туалетом и умывальником во дворе.
— Это соответствует боевым условиям, — отвечает Ардзинба на вопрос о том, почему он не сделал своей резиденцией госдачу в Пицунде.
Андрей работает лихо. Микаэлу Леоновичу безумно интересно посмотреть на человека, с которым связывают все происходящее в Абхазии. Но он просит Андрея, чтобы тот ни в коем случае не «засветил» его присутствие. Пустое, в Грузии это становится известным через два дня.
Кстати, когда начались события в Карабахе и корреспондент радио «Свобода» просил Микаэла Леоновича их прокомментировать, он ответил примерно так:
— Никакой клочок земли не стоит капли человеческой крови.
В Армении был скандал. Но Микаэл Леонович, как всегда, оказался прав.
— Вам сладкий, средний или без сахара? — слышим знакомую фразу сухумских кофеен от женщины, которая предложила нам выпить по чашке кофе в перерыве между съемками.
Уже по-летнему припекает солнце, в саду поют птицы, и кажется, что эта война привиделась в страшном сне. Женщина приносит кофе, подсаживается, рассказывает, как ее дважды водили на расстрел. Спас грузин. Два месяца соседи-грузины прятали ее в своем подвале.
На обратном пути мы сворачиваем в Пицунду. Проезжая эвкалиптовую аллею, Игорь, приятель Караулова, который пригласил нас ненадолго к себе, вдруг говорит:
— А ты знаешь, здесь Даур разбился.
— Какой Даур, это тот, у которого мать Цаква и сестра Аста? — уточняем мы, еще не веря в совпадение.
Да, друг Андрея и Игоря оказался и нашим сухумским знакомым. Мы спрашиваем и про других.
— Вы знаете Гурама Шубладзе? — спрашивает Микаэл Леонович о своем близком друге, друге детства.
— Того самого, известного врача? Да я же в одном классе училась с его невесткой! — отвечает жена Игоря.
— Так где он?
— Дом разграбили. Сын бежал с семьей, ведь он женат на абхазке.
— А здесь грузины живут?
— Да вот, соседний двор, можно сходить.
«Все люди знакомы друг с другом. Только они не всегда об этом знают», — думали мы, возвращаясь сквозь черную ночь в Сочи. В Гаграх остановились, шофер пошел отметить пропуск в комендатуре. А мы вышли из машины и вдохнули такой тягучий, плотный ароматный воздух. Неповторимый запах. В Сочи он будет уже совсем другим.