Я разрешаю вам жить!
Шрифт:
5
Комфронта приказал задержать, отправляемого в тыловой госпиталь полковника Никитина, чтобы переговорить с ним лично. Он почти час "пытал" его, стараясь вызнать, о чем говорил с ним Командарм, перед тем как посадить его вместо себя в самолет. Полковник, по-прежнему мучимый раной, тем не менее, блестяще играл роль, рассказывая, что Командарм не полетел только потому, что чувствовал ответственность за солдат и все время повторял: я с солдатами сюда пришел, с солдатами и уйду. Комфронта строил недовольные гримасы и задавал "наводящие" вопросы: просил ли Командарм кому-нибудь что-то передать? Полковник делал бесхитростное лицо, и говорил, что Командарм передал с ним лишь письмо для жены и ничего более. Комфронта потребовал письмо, и получив его тут же прочитал... Конечно оно было сугубо личное и ничего из того, что передал Командарм полковнику на словах не содержало. Комфронта отдал письмо, но по выражению лица было видно, что он полковнику
В течении почти месяца после гибели Командарма, отдельные группы бойцов его армии выходили из окружения, или не сумев пробиться выходили на связь с партизанами и примыкали к ним. Вышел из окружения и старший лейтенант, группу которого остался прикрывать лично раненый Командарм. И его вызвал к себе Комфронта и тоже долго и скрупулезно допрашивал. Но что мог сказать ему старлей, только то что выполнял приказ Командарма, и то что таковой был отдан могли подтвердить вышедшие с ним из окружения бойцы. И так и эдак пытался вызнать Комфронта хоть какой-нибудь компромат на Командарма, но старший лейтенант даже то, что Командарм разрешал им сдаваться в плен не упомянул, хотя об этом проговаривались другие окруженцы. Это, конечно не могло не вызвать интерес особого отдела. Начальник сей организации при штабе фронта выпросил аудиенцию у Комфронта. Они обсудили сей вопиющий факт. Впрочем, прагматичного Комфронта бесил не столько сам факт, сколько то, что Командарм остался там, вне его власти:
– Что толку нам тут воздух сотрясать, он там, а мы здесь и ничего с ним поделать не можем, даже доказать, что он такой приказ отдавал. Вон его окруженцы все вразнобой говорят, одни одно, другие другое, причем большинство, что приказа такого, в плен сдаваться, не было. Вот если бы он сейчас тут, перед нами сидел, а так...
– А может он того, если бойцам разрешал в плен сдаваться и сам сдался, а?- с надеждой в голосе предположил начальник особого отдела фронта - раскрытие предательства командующего армией для его ведомства сулило немало "дивидендов".
Комфронта терпеть не мог и особистов, но сейчас он хотел того же, допросить Командарма. Но Комфронта в отличие от начальника особого отдела хорошо знал Командарма, своего земляка. Кисло усмехнувшись, он ответил:
– Как сказал Хозяин об одном писателе: сволочь, но чертовски талантливая сволочь. Так и я скажу, Командарм сволочь, но не трус, и не дурак. Потому не думаю, что он сдался в плен. На девяносто девять процентов он погиб...
Вскоре подтверждение о гибели Командарма донесла разведка, да и немцы не делали из того тайны. Правда, организацию похорон с воинскими почестями официально не подтвердили, ведь это была всего лишь личная инициатива командира немецкой дивизии. Комфронта, впрочем, эту информацию получил... но тоже не стал афишировать. Может, не поверил, а может неприязнь к теперь уже мертвому Командарму у него несколько поостыла. Во всяком случае он не озадачил особый отдел выяснением подробностей этих похорон, более того запретил это делать. Правда, нашлись свидетели, которые слышали, как он однажды их прокомментировал:
– Да земляк, ушел ты от меня как колобок от дедушки и даже почетных похорон сумел удостоиться, не от своих, так от немцев...
Про то, как и о чем разговаривал с Командармом во время их последней радиосвязи, Комфронта никогда нигде даже не упоминал. И когда Хозяин на очередном совещании в Ставке спросил его об обстоятельствах гибели третьей армии... Комфронта доложил лишь то, что и было официально известно: более двух третей личного состава армии уничтожено, материальная часть почти полностью, Командарм при попытке прорваться был тяжело ранен и, чтобы не попасть в плен, застрелился. Хозяин к Командарму не испытывал никаких чувств, потому так же и отреагировал - никак. Почему погибла армия, он и сам прекрасно знал. А то, что Командарм не предал, а поступил как и должен был поступить, что ж хорошо, но за это ни хулить, ни награждать не положено. К тому же Хозяину было не до того.
Как и ожидалось, немцы начали свое наступление на Южном фронте и над его любимой родиной, цветущей, прекрасной Грузией нависла смертельная угроза - незавидная перспектива быть оккупированной турками, со всеми вытекающими отсюда ужасающими последствиями. А этого Хозяин допустить никак не мог. Он не то что Армию, всю страну Советов готов был положить если потребуется для того чтобы турецкие аскеры ни в коем случае не резали грузин и не насиловали грузинок. Но это надо сделать так, чтобы как можно меньше грузин пролили за это кровь, и чтобы об том никто не узнал. Ох, какое трудное это сделать, но он ведь гений и ему любая, даже сама тяжелая задача по плечу. И эту он выполнит, так же как сумел единолично взять власть в этой огромной стране, превзойдя в хитроумии даже таких признанных мастеров этого "спорта" как евреи
1956 год
Вскоре после доклада, обличающего культ личности Хозяина, первый секретарь ЦК КПСС срочно вызвал к себе министра обороны. Когда Маршал Советского Союза явился, заметно нервничающий глава государства огорошил его прямо на пороге кабинета:
– Ты в курсе, что в Грузии творится!?... Настоящий бунт. Они, видите ли, всенародно возмущены, что их земляка так унизили. В Тбилиси, Кутаиси, в Гори начались массовые выступления, готовится демонстрация в Тбилиси на которую хотят собрать со всей Грузии несколько сотен тысяч человек... Гады... сволочи... При Хозяине уж больно им вольготно и сытно жилось, потому и сейчас не хотят как все жить...
Первый секретарь ЦК бегал по кабинету, брызгал слюной, на его лице и лысине от крайнего возмущения выступили капли пота. Министр обороны на все это взирал с абсолютным спокойствием. Он хорошо знал нынешнего главу государства еще с войны, когда тот, будучи в должности члена военного совета фронта вот также в критические минуты безалаберно бегал и потел.
– Они же и в войну, как остальные хлеб в перемешку с отрубями и лебедой не жрали, их бабы окопы не рыли, в деревнях вместо лошадей в плуги не впрягались, над ними немец как над украинцами не издевался...- хоть и маскировал первый секретарь свою любовь к малой родине, но в запале нет-нет да и забывался, упоминал о несчастиях выпавших на долю его родной Украины.
– Они же всю войну как у Христа за пазухой прожили, за счет остальной страны и еще смеют возмущаться! Думают, им теперь всегда такая лафа будет!? Нет, дудки, хватит, пожировали при Хозяине! Помнишь, как на фронт разнарядки на Героев Советского Союза приходили? Их же на фронте-то совсем мало было, а из Ставки требовали, чтобы обязательно в списках грузины были. Сам отлично помню, как делали из них этих Героев, звезды за всякую ерунду давали, а других достойных отставлять приходилось. Вон сколько знамен над Рехстагом водрузили, а официально признали то, которое грузин повесил, чтобы Хозяину приятное сделать. Но и со всей этой липой, вон даже у евреев больше героев получилось, чем у них. А в самой Грузии даже на нормы военного снабжения фактически так и не перешли, всю войну жрали, как в мирное время...- продолжал выплескивать возмущение Первый Секретарь.
Министр Обороны с полным равнодушием внимал главе государства, его эмоциональному словесному поносу. Он бы конечно мог возразить, что тяжелее всех в оккупацию пришлось не Украине, а Белоруссии, потому что там имело место самое массовое партизанское движение, а вот как раз среди украинцев было немало предателей-полицаев... Став во главе государства Первый Секретарь в точности повторял то, что и столь ненавидимый им Хозяин, так же как тот "подкармливал" Грузию, этот делал поблажки своей любимой Украине за счет остальной страны. Чего стоит такой "щедрый" подарок, который сделала Украине Россия - "отдала" ей одну из своих лучших и перспективных областей - Крым. И ничего, никто не возмущался, все это вопиющее по своему самоуправству событие восприняли с "чувством глубокого понимания". Министру обороны все это было по большому счету до фени, кто лучше жил, кто больше страдал, воевал, а кто меньше, кто понес наибольшие потери. Он вообще не различал людей по национальному признаку, как и по любому другому - он ко всем был одинаково равнодушен, за исключением тех, кого ненавидел. А любить... для него главное в жизни это власть, как можно больше власти и на этом пути к абсолютной власти не стоит отвлекаться на всякую сопутствующую ерунду, типа любви к соплеменникам, малой родине или вообще к кому либо - это слабость. И эта слабость как ни странно присуща и вроде бы железным властолюбцам. Была она и у Хозяина, есть она и у этого лысого коротышки, волею судеб взлетевшего на властную вершину, которой он явно не достоин. Более того, была она даже у такого казалось бы нелюдя как Гитлер.
Долго не мог сообразить тогдашний Комфронта, а нынешний Министр Обороны, зачем фюрер в январе сорок пятого года, когда советские войска стояли всего в 60 километрах от Берлина, вместо того чтобы бросить все наличные резервы на оборону своей столицы он... Гитлер же начал совершенно нелогичное наступление в Венгрии в районе озера Балатон, угробив там массу немецких войск, и тем ускорив падение Берлина. Логика выяснилась позднее. За считанные месяцы до гибели фюрер перестал ощущать себя вождем немецкого народа, в нем проснулся австрийский мазилка Шикльгрубер. И этому мазилке стало жаль своей малой родины. Угробив полтора десятка миллионов немцев, превратив в руины всю Германию... он не захотел чтобы русские орды вошли в Австрию раньше цивилизованных западных союзников, чтобы громили, жгли, насиловали. К немцам этот австрияк такой жалости, видимо, не испытывал. Потому и погнал он опять же немцев в это не нужное им наступление под Балатоном. Слабак оказался фюрер. А вот у него, бывшего Комфронта и нынешнего Министра Обороны такой слабости не было никогда...