Я разрешаю вам жить!
Шрифт:
И действительно маршал Егоров вскоре был арестован и расстрелян. В вину ему, конечно, поставили не подавление восстания в Грузии в 1907 году, а то же что ранее Тухачевскому и прочим обвиняемым высшим военачальникам Красной Армии: заговор с целью свержения советской власти.
Сейчас, вспомнив те фактически предсмертные рассуждения маршала, Командарм вдруг осознал, почему Хозяин так озабочен судьбой именно Туапсе. Для этого потребовалось мысленно представить карту и опустить взгляд ниже Туапсе, ведь менее чем в двухстах километрах южнее Туапсе начиналась малая родина хозяина Грузия, трепетно им любимая. Командарм и до войны уже носил генеральское звание, был вхож, имел знакомства с довольно высокопоставленными людьми и потому знал много из того, чего
"Так вот оно что, ларчик-то просто открывается... Что ему моя Армия, в которой нет ни одного грузина, или сотни тысяч мрущих от голода в Ленинграде. Он своих хочет спасти за наш счет... за счет наших жизней...- мысли в голове Командарма кружились в лихорадочном водовороте... пока его не позвали к рации - его требовал Комфронта.
– Письменный приказ получил?- бесстрастно осведомился Комфронта, хоть и знал об этом, ибо самолет благополучно возвратился.
– Так точно,- тем же тоном ответил Командарм.
– Когда намечаешь начать прорыв?
– Пока еще не решил, у нас много раненых и они будут сильно тормозить движение,- ушел от прямого ответа Командарм.
Обычно Комфронта не терпел таких неопределенных ответов. Но сейчас он сдержался и, не сделав никакого внушения, повторил свой вопрос:
– Так, когда же думаешь начинать?
– Не раньше завтрашнего утра,- опять не очень конкретно ответил Командарм.
– Почему так долго чухаешься. Тебе собраться, что нищему подпоясаться, танков у тебя нет, орудия без снарядов, их транспортировать не надо, запасов продовольствия тоже нет!- даже через треск радиоэфира, чувствовалось, что в голосе Комфронта появляются нотки - предвестники его знаменитого гнева, которого боялись все его подчиненные, начиная от генералов и кончая рядовыми.
Но Командарм совсем не испугался, некое внутреннее чувство подсказывало, что ему боятся уже нечего:
– Да уж всего-то ничего, бросить более двух тысяч раненых и тогда действительно можно хоть через два часа выступать!- резко повысил голос Командарм и замолчал, ожидая реакции на его слова Комфронта. Но, не дождавшись, заговорил вновь.- А я раненых бросать не хочу, а на подготовку к движению всех медсанбатов требуется время!
Комфронта видимо все же испытал необычную для себя неловкость, и решил в данный момент излишне не нервировать Командарма, оставляя все на потом, если этому строптивцу все же посчастливится самому выйти из окружения. В том, что большую часть армии спасти не удастся, Комфронта ничуть не сомневался - отказ Хозяина дать свежие резервы фактически ставил на ней крест. А раз так, то с этим Командармом, если останется жив, можно будет сделать что угодно, самое малое обвинить в неумелом командовании, ну а если снова начнет залупаться, то вплоть до измены Родине можно припаять. А то, как же, повел с собой двадцать тысяч человек, а сколько вывел? Вот тогда можно будет свернуть его в бараний рог, спросить, как смел так разговаривать с самым влиятельным человеком в Красной Армии. А сейчас нет, не та ситуация, не стоит засорять эфир бесполезными эмоциями. Потому Комфронта заговорил примирительно:
– Ладно, делай как знаешь, тебе там на месте видней, но не тяни. Понял?
– Понял... Разрешите вопрос, товарищ первый?
– Валяй,- недовольно разрешил Комфронта, ибо считал, что говорить больше не о чем.
– Вы в курсе, почему резервы, которые
Мало того, что вопрос был задан в том же независимом, а по мнению Комфронта наглом тоне, сам вопрос был верхом наглости. На этот раз Комфронта не сдержался и буквально заорал в трубку:
– Слушай, ты что себе позволяешь, ты что там совсем свихнулся... как ты смеешь!!? Твое дело армией командовать, а не анализировать действия вышестоящих штабов! Если не можешь командовать, так и скажи, не могу, кишка тонка, мы тебе замену найдем!
– Значит в курсе, и все знаешь,- сделал вывод из услышанного Командарм и невесело усмехнулся.
То, что Командарм назвал его на ты совсем взбесило Комфронта:
– Ты как разговариваешь со старшим по должности и званию, да я тебя под трибунал!!!...
– Не ори, ничего ты мне не сделаешь... Попробуй достань. Может, сам через линию фронта пойдешь меня арестовывать?- в том же духе продолжал говорить Командарм, ничуть не стесняясь находящихся рядом связистов.- А говорю я с тобой так, потому что уважительно говорю только с теми кого уважаю, а тебя... Слушай, а ты сам-то кого-нибудь уважаешь, кроме себя, конечно, и Хозяина своего?
По всей видимости, на той стороне, Комфронта либо прогонял всех кто мог слышать этот невозможно обидный для него диалог, либо задохнувшись от злости не знал что отвечать - возникла длинная пауза. Наконец в эфире вновь появился зловеще-спокойный голос Комфронта:
– Товарищ третий, выполняйте полученный вами приказ. Если у вас нет вопросов по существу дела, не засоряйте эфир пустопрожней болтовней. Вам все ясно?
– Мне уже давно все ясно!- Командарм резким движением сорвал наушники и кинул их на стол рядом с рацией. Связисты смотрели на него изумленными глазами - таким своего Командарма им видеть еще не приходилось.
Теперь Командарм вызывал к себе командиров частей по одному и с каждым скрупулезно по часам и минутам прорабатывал время снятия с позиций, маршрут движения и сосредоточение в условленном пункте сбора и место части в общей колонне. В разгар этих совещаний пришло известие, что на позициях одного из полков ранен полковник Никитин. Ранение было средней тяжести, в ногу, пулей снайпера. Командарм отлично знал, что творится в госпитальных землянках, что там его друг из среднего быстро превратится в тяжелораненого. Потому он приказал доставить полковника не в госпиталь, а прямо в его блиндаж и там осмотреть врачу.
Сам Командарм в свой блиндаж попал уже в сумерки. От врача он узнал, что полковник Никитин в общем чувствует себя неплохо, но передвигается с большим трудом и идти на прорыв самостоятельно не сможет. Это очень обеспокоило Командарма, и дело было даже не в том, что он обеспокоился за друга. Никитин ни в коем случае не должен попасть в плен. Полковник из штаба армии - он слишком много знал.
– Саша ты как?- с порога, едва вошел в сою коморку обратился к полковнику Командарм.
– Терпимо Михаил Ефремович... Не уберегся вот,- полковник в гимнастерке в кальсонах без галифе с перебинтованным бедром, бледный от кровопотери, лежал на топчане, на котором обычно отдыхал сам Командарм. Было видно, что даже незначительные движения даются ему с болью.
– Идти-то сможешь?- спросил Командарм, хотя сам все видел и понимал.
– Смогу Михаил Ефремович, только вот костыли пускай дадут и разойдусь, а так рана ерундовая, пуля в мякоть, навылет,- хорохорился полковник, но в его глазах читалась немая тревога - он и сам понимал, что в случае возможного пленения ему путь один - стреляться. Видя, что Командарм отводит глаза, полковник заговорил просящее.- Михаил Ефремович, не отправляй меня в госпиталь. Там... вряд ли раненых удастся вывезти, я же все понимаю, они наверняка в плен попадут... Разреши с тобой, в штабной группе пойти, я не буду обузой, клянусь тебе, пожалуйста...- последние слова полковник произносил уже со слезами в глазах.