Я родилась пятидесятилетней...
Шрифт:
Учись читать набекрень, Каллен, и отвыкай строить планы… С этой девушкой работает только импровизация!
Мой смех привлёк к нам повышенное внимание класса и преподавателя. Отвернувшись от меня и делая независимый вид, Белла Свон ещё больше рассмешила меня, хотя теперь я и пытался замаскировать смех под кашель. Вот, значит, как…
Объяснившись с мистером Баннером, который был явно недоволен моим поведением, я мог бы воспользоваться ситуацией и попросить пересадить меня от столь очаровательной соседки, но в реальности у меня бы не повернулся язык
Это было плохо. Это было эгоистично. Это было опасно не давать девушке, не знавшей моей истиной природы, даже шанса избежать моего внимания. Но моё любопытство и эгоизм, приправленные скукой, которая неизбежно сопровождала бессмертное существование, задушили ростки благородства.
Отвернувшись к окну, я уговаривал себя, что учитель, увидев высокий уровень знаний, все равно не рассадил бы нас, боясь, что мы будем работать и за своих соседей… Но это было ложью. Я мог бы надавить на те точки, которые заставили бы его закрыть глаза на это. Та же дисциплина. Мог бы. Но не пожелал.
Я не хотел избегать эту девушку. Но, может быть, ей так здесь не понравится, что она сама уедет отсюда? Аризона — не тот штат, где я смог бы безопасно преследовать объект моего внимания…
— Тебе нравится в Форксе? Тучи, дождь, теперь снег, не очень похоже на ясный и жаркий Финикс, — вопрос был похож на простое любопытство, проявленное, наверняка, не раз другими учениками.
Но только у меня были совсем иные мотивы. Одна часть меня радовалась тому, что девушке нравится в Форксе, а другая, более сознательная и правильная, надеялась, что вскоре Белла уедет к матери, спасая свою жизнь от моего смертельного интереса.
В тот момент, когда Белла тихонько рассмеялась, я уловил слишком громкие мысли Майка Ньютона. Его внутренний голос был полон возмущения. Он посылал на мою голову все проклятья, которые знал. Бедный мальчик, боится, что я отниму у него игрушку, которую он считал своей. Я почувствовал странное удовлетворение после фиаско в пятницу, когда этот мальчишка, видимо, угадал с причиной плохого настроения девушки, оставив меня с носом. Один-один, Ньютон. Если, конечно, он был прав…
Посмотрев в любознательные глаза своей соседки, я уже хотел задать ей вопрос по поводу пятницы, когда девушка удивила меня своим вопросом:
— Ты носишь линзы?
Линзы? Она считает, что я сижу на последней парте и имею проблемы со зрением?
— Нет, конечно, — короткий смешок и готовый сорваться вопрос, с чего она сделала такой вывод, прервала Белла, полностью нокаутируя своим наблюдением.
— Но твои глаза были чёрными в прошлый раз, а сейчас совсем светлые…
Её голос был уверен и даже не допускал и капли сомнений. Так говорят о том, что вчера был дождь, когда снимают высохшее белье в прачечной. Готовый к длительному убеждению, что ей показалось, я, забывшись, вдохнул её концентрированный запах через нос.
Ах! Цепи самоконтроля слетели в один миг. Ядовитая слюна заполнила рот. А Белла Свон, будто увидела это. Почувствовала. В её шоколадных глазах мелькнул ужас. Отвернувшись
Слишком близко.
Слишком опасно.
Её участившийся пульс сладко звал меня. Но я гнал эти мысли от себя.
Я должен справиться. Я не могу проиграть.
Мой внутренний голос, так похожий на голос Карлайла, устало прошептал, что я проиграл в тот момент, когда вернулся в Форкс.
Что, если он прав? Что, если жизнь этой девушки уже предрешена? И я, подобно лезвию гильотины, уже медленно опускаюсь, грозя навсегда прервать её пульс?
Мне было противно думать об этом.
Справившись с собой, я надеялся отвлечься разговором, но несмотря на мои искренние извинения, Белла как будто вновь свернулась в колючий настороженный шарик. Я пытался рассказать ей про линзы, но девушка отвечала сухо, не поворачивая головы.
Несколько мучительных минут мы просидели в молчании. Я прокручивал в уме клубок нашего разговора, надеясь найти нить, за которую можно потянуть, чтобы возобновить его в старом русле:
— И всё-таки, почему ты переехала?
Её тихий вздох заставил меня почувствовать себя неотесанным приставалой, который отвлекает приличную девушку от важных мыслей. И когда я уже решил, что девушка проигнорирует мой вопрос, она ответила, как будто объясняла неразумному ребёнку:
— Мама вышла замуж за бейсболиста, он хороший парень и любит её. В общем, она в надёжных руках. Папа всё это время был одинок. Питался чем попало, пропадал сутками на работе, потому что приходить в холодный дом, где когда-то был счастлив — тяжело, Эдвард, — Белла поёжилась, а мне внезапно пришла в голову мысль, что, возможно, её плохое настроение в пятницу было связано с отцом.
Её романс вполне мог посвящаться родителю, который так и не смирился с разводом. Была ли девушка столь внимательна, чтобы заметить это? О, мисс Свон была весьма проницательна, и я должен был принимать это в расчёт. Но… Слезы? Мог ли этот факт расстроить Беллу до слёз?
— Ты так стремишься сделать родных счастливыми, но как же твоё счастье, Белла? — я не хотел спрашивать её напрямую о случае в столовой, не хотел раскрывать, что знаю, о чём был романс.
Оглянувшись и встретившись с моим пристальным взглядом, девушка терпеливо объяснила мне вещи, которые для неё казались очевидными:
— Их радости делают меня счастливой. Это зона моего комфорта. Я могла бы остаться одна в Финиксе или летать с мамой и новым отчимом, но каждый день я бы засыпала с мыслью, что здесь, в холодном и хмуром Форксе, по мне скучает любящий отец, довольствуясь лишь фотографиями на стене возле кухни.
Я, наконец, понял, что напрягало меня всё это время. Вот же он, тот самый взгляд Богоматери. Она говорила о своих родителях не так, как говорит обычный ребёнок. Она говорила, как будто являлась их матерью. Мамой поссорившихся детей, один из которых был беззащитней другого. Внезапно её переезд в Форкс обрел новый смысл.