Я — русский еврей
Шрифт:
После окончания школы Федя, по старой семейной традиции, служил во флоте. Вернувшись, стал директором Поленовского музея, где жил в небольшой квартире с террасой. Жил как помещик. На территории музея завел всевозможные угодья, конюшню, сеновал… Когда мы, городские жители, его бывшие однокашники, приезжали в Поленово, первым делом спрашивали хозяина: «А как нынче овсы, уродились?» Федю звали парторгом собственной усадьбы, а молодых экскурсоводов — сенными девушками.
Федя водил нас по музею мимо портретов своих предков — Державина, Воейковых, Поленовых… А в конце экскурсии под самой крышей дома показывал главную достопримечательность — картину Поленова «Христос и грешница». Я любил бродить по комнатам музея
— Как все близко в нашей истории, — говорил Натан. — От Державина до Феди рукой подать.
Помню, как-то собирали мы с ним землянику на склоне Бёховского холма. Среди древних, заросших травой поленовских могил попадались крупные сочные ягоды. Нас разморило, и мы прилегли, любуясь синей излучиной Оки. Эйдельман сказал:
— Вот мы с тобой не знаем, где нас похоронят. А Федя будет лежать тут, на склоне Бёховского холма.
Так и случилось. Федю похоронили на поленовском кладбище в Бёхово.
Случай с Эйдельманом
В школе Натан Эйдельман поражал всех своей памятью. Будущий историк и пушкинист помнил всё: даты жизни французских королей, знаменитых сражений, самые незначительные факты из жизни русских писателей, имена римских прокураторов… Решительно всё. В классе устраивались представления. Кто-нибудь раскрывал вузовский учебник истории и, листая его, наугад спрашивал Эйдельмана о датах жизни Меттерниха, Дизраэли, Барклая де Толли, министра Горчакова… Не помню, чтобы Натан сбился. О компьютерах тогда еще не знали. Натан был первым в мире персональным компьютером. И однажды этот удивительный дар спас его.
Двери в классах бывшей гимназии были стеклянными. Кузьма любил, проходя по коридору, остановиться и незаметно понаблюдать за классом. Однажды он увидел, как Эйдельман на каком-то уроке с аппетитом ест бутерброд и читает под партой книгу. Кузьма открыл дверь, поманил Натана пальцем и сказал:
— Эйдельман, зайди ко мне.
Мы проводили Натана сочувственными взглядами.
О том, что произошло в кабинете директора, я, естественно, узнал от самого героя происшествия. Натан оправдывался тем, что не успел поесть на перемене, а у него сегодня ответственный доклад в школе на кружке по истории. И он очень волнуется. А от волнения у него разыгрывается волчий аппетит.
Ниже я позволю себе реконструировать по памяти его прямую речь.
— Простите, Иван Кузьмич, видимо, я страдаю комплексом маршала Массена.
— Это еще кто такой? — строго спросил Кузьма.
— Наполеоновский маршал. Наполеон говорил: «Самый храбрый в армии — это я. Но храбрее меня Массена». Так вот, Массена во время сражения мчался впереди войска и на скаку обгладывал куриную ногу, запивая из фляжки бургундским. От волнения.
Кузьма отвлекся от чтения бумаг и с интересом посмотрел на провинившегося, Натана это вдохновило, и он продолжал:
— Андре Массена, герцог Риволи, князь Эсслингский родился в тысяча семьсот пятьдесят восьмом году в Антибе, на юге Франции. Полагают, что Бонапарт, будучи бригадным генералом, познакомился с Массеной в Ницце еще до своего ареста, который случился десятого августа тысяча семьсот девяносто четвертого года. А арестован он был по делу Робеспьера, Сен-Жюста и Кутона, которых судили и казнили в Париже. Позже Массена женился на сестре Бонапарта. И именно ему суждено было привести Бонапарта к власти. Дело было так…
Кто-то стучал в дверь, звонил телефон, но директор, увлекший рассказом, не обращал внимания. Подперев свою львиную голову рукой и облокотившись на стол, он слушал Эйдельмана. А тот, видимо, и забыл, где находится.
— Интересно, что свое первое сражение Массена проиграл, — продолжал Натан. — Его разбил под Мантуей в тысяча семьсот девяносто шестом австрийский
32
Брюмер — второй месяц (22/23 октября — 20/21 ноября) французского республиканского календаря, действовавшего с октября 1793-го по 1 января 1806-го. 18 брюмера соответствует 9 ноября 1799 г. по григорианскому календарю.
33
«Караул устал» — крылатая фраза, сказанная матросом Железняком (А. Г. Железняковым; 1885–1919) во время разгона Учредительного собрания в России 6 (19) января 1918 г.
Натан говорил бы еще долго, но его последние слова, видимо, обеспокоили Кузьму. То ли аллюзию он почувствовал. То ли еще что… Наверно, не следовало Эйдельману в связи с восемнадцатым брюмера вспоминать о матросе и роспуске большевиками Учредительного собрания. Но в этом был весь Эйдельман. Кузьма очнулся и сказал:
— Ну ладно… Ты иди. Только держи себя в руках.
В дальнейшем эта способность завораживать слушателя проявилась у Эйдельмана во всю силу. А тогда, в школе, было только начало. И оно его спасло.
Выколоть глаза архитектору? Зачем?
Борю Мержанова [34] звали в классе ханом. Откуда взялась эта кличка — не знаю. Зато помню, как появился в классе второй хан. Толя Каплан, нуждаясь в деньгах, ходил сниматься в массовках на Мосфильм. В фильме «Адмирал Ушаков» ему досталась «роль» трупа турецкого хана. Толя Василевицкий, наш поэт-сатирик, сочинил по этому поводу парафраз на стихотворение Майкова «Емшан»:
Когда в степи из стана в стан Бродили орды кочевые, Жил хан Мержан и хан Каплан, Два друга — батыри лихие.34
Борис Миронович Мержанов (1929–2006).
На уроке сталинской конституции стихи кочевали от парты к парте, пока не попали из рук Бори Мержанова в руки Костылю. Костыль, отличавшийся косноязычием, сказал Боре:
— Немедленно убери. А то я мать твою… в письменном виде…
Но мать Бори он вызвать не смог бы, даже если очень захотел. Она сидела в лагере.
Стихи о двух ханах дошли до Кузьмы. И Боре пришлось из десятого класса уйти в школу рабочей молодежи. Я все допытывался, неужели из-за пародии на Аполлона Майкова. Но Боря предполагал, что МГБ уже давно подбиралось к нему и давило на директора. И хоть Кузьма был крепкий орешек, Боре в конце концов пришлось уйти из десятого класса.