Я С СССР! Том 5
Шрифт:
— Был! — хохотнул Яковлев и снова потянулся за бутылкой
— Ты же в связях с «младотурками» не замечен — продолжил Бовин — а о том, как в июле железного Шурика арестовывал, у нас на Старой площади теперь легенды ходят. К тому же все слышали о твоем литературном клубе «Метеорит», да и с Фурцевой, как мы знаем, ты на «короткой ноге».
— Федин опять-таки тебя очень нам хвалил — подхватывает Шахназаров — Давай вместе подумаем, что можно предложить руководству в культурной сфере. Мы тут недавно обсуждали отмену цензуры в стране. Ну, разве это дело, что чиновники из Минкульта решают: какому кино
— …про что можно писать, и какому спектаклю появляться на сцене — добавляет Яковлев — Это же пещерный сталинизм. А мы его на ХХ-м съезде решительно искоренили.
— Искоренили, да не весь — вздыхает Арбатов — еще чистить и чистить…
Я, наконец, понимаю, куда все идет. Меня не просто «вербуют» в эту банду, они еще и пытаются замазать наивного студента Русина «крамольными» идеями. Скажи я сейчас, что цензура — плохо, и эти ушлые ребятки не просто вставят эту идею в свой проект, но еще и дружно сошлются потом на меня.
— Отмена цензуры — это такое дело, что без бутылки не разберешься — глубокомысленно изрекаю я и беру в руку «Особую». Наполняю всем до краев рюмки — Давайте сначала выпьем за успех ваших начинаний.
Первый мой тост заходит на «ура», опрокинуть очередную рюмку никто не отказывается.
— Вот, скажем, писал я свой «Город»… — «задумчиво» продолжаю я рассуждать, оглядывая собутыльников — разговаривал с очевидцем и непосредственным участником тех событий. И он рассказал мне, естественно не для печати, что поляки творили в 39-м и в 45-м с евреями — а лютовали они похлеще эсэсовцев. И вот я с тех пор думаю — а что будет, если кто-то возьмет и напишет об этом? Очевидцы еще живы, документов в закрытых архивах полно…
— Сдурел что-ли, Русин?! — вскипел Бовин — Это же полный разрыв отношений с польской Компартией — я тебе как сотрудник отдела ЦК по работе с соцстранами говорю!
— А уж как Голда Меир-то обрадуется… — насмешливо цедит Бурлацкий и салютует мне рюмкой.
— Ладно, хрен бы с этими пшеками! — примирительно поднимаю я руки и старательно изображаю, что меня уже повело с трех рюмок. Заодно делаю вид, что не заметил, как Бурлацкий кивнул Шахназарову, после чего тот снова поспешил наполнить все рюмки
— У нас и самих репьев хватает. Вот недавно закончил я сценарий о Гражданской войне. Прототип моего героя жив и здоров, он даже сам немного пишет. Так вот этот человек во время последней войны руководил партизанами в Крыму. Как думаете, что будет, если он напишет честные мемуары о роли крымских татар в уничтожении этого подполья?
— Это ты сейчас к чему…? — непонимающе мотнул головой Яковлев. О-о-о… а барин-то наш уже набрался!
— К вашему вопросу о цензуре! — я «пьяненько» хихикнул, глядя на вытянувшиеся лица консультантов — Так будем повально отменять цензуру или еще подумаем?
— Но ведь речь не об этом! — горячится Бовин
— Са-аша… — ухмыляюсь я — нельзя быть чуть-чуть беременной! Отменив в стране цензуру, нужно будет сразу готовиться к гражданской войне.
— Зачем же так …радикально?
— И этим дело не кончится, поверь. Отмена цензуры предполагает открытие архивов. Вы готовы, подтвердить Западу наличие секретного протокола у Пакта Молотова — Риббентропа, о котором там не устают твердить? Готовы, к переделу послевоенных
В зале повисает тишина. У цэковцев вытягиваются лица. Ага… вот на такой оголтелой гласности наша страна себе потом хребет и сломает. Покаянно снимем штаны перед всем миром и сами себя высечем.
— Ну… речь же не идет о полной отмене цензуры, гостайну и секретные документы никто же не предлагает отменять — осторожно роняет Богомолов — можно ведь просто раздвинуть границы цензуры.
— А кто именно будет эти самые границы определять? Идеологическая комиссия при ЦК?
Не давая им опомниться, я тут же снова разливаю и поднимаю следующий тост — за новое руководство страны. Цековцы пытаются перейти к горячему, но я не даю им спуску. Пьем сначала за здоровье присутствующих, потом за Новый год… После третьего тоста, я извиняюсь и отпрашиваюсь в туалет. От водки меня уже кидает в жар, «голос» Слова отдаляется, словно эта отрава мешается мне «прислушаться» к нему. Даже нет сомнений, что водка — это яд. И в эзотерическом смысле тоже.
В коридоре прошу горничную показать мне мою комнату. Меня отводят на второй этаж. Сумка с вещами уже здесь, и по уму надо бы разложить их. Но я, прихватив из сумки только тюбик с зубной пастой, быстро прохожу в туалет. Заставляю себя исторгнуть в унитаз все съеденное и выпитое, пока оно не успело всосаться в кровь. Потом долго полощу рот, чищу зубы и умываюсь ледяной водой. Это, конечно, помогает протрезветь и прийти в себя, но с такими масштабами местного пития этого хватит ненадолго — добрые консультанты еще нальют. Надо принять превентивные меры.
Спускаюсь вниз, по запаху нахожу кухню. Дожидаюсь, пока повар отлучится в кладовую, хватаю со стола бутылку с маслом. Судя по импортной этикетке, оно не подсолнечное, а оливковое. Тем лучше. Прямо из горла быстро делаю несколько глотков. Вот! Теперь можно снова в бой. Только не нужно товарищам знать, что я протрезвел.
По возвращению в каминный зал, нахожу там всю ту же кампанию — лишь Бовин куда-то пропал. Цэковцы продолжают есть и пить, попутно споря насчет Гагарина. Куда, дескать, новое руководство повернет, какой курс выберет? И насколько наш новый Генсек вообще самостоятельная фигура? Кажется, их не на шутку беспокоит внезапное возвышение военных. Я осторожно интересуюсь у соседей — а кто собственно, теперь заказчик новой Конституции? Хрущев умер, власть поменялась. Понятно, что консультантов по-прежнему курируют Андропов и Пономарев. Но кто в Политбюро теперь всех их «крышует»?
— У нас тут на днях был Анастас Иванович — Шахназаров нацепил на вилку соленый рыжик — Читал документы, расспрашивал нас о предлагаемой программе. Обещал поддержку в Политбюро.
Ага… Старый лис снова в деле и мутит воду. Я тру лоб, пытаясь просчитать последствия его вмешательства. Не то, чтобы это что-то сильно меняло…
Мы продолжаем пить, закусывать. Споры обостряются, народ переходит на личности, вяло переругивается. Ближе к вечеру Яковлев с еще парой цэковцев уходят париться. Зовут с собой и меня, но я лишь мотаю головой, делая вид, что уже изрядно «набрался». Пить и правда, пришлось много — но меня пока спасает масло. Оно замедляет впитывание алкоголя в кровь, к тому же я сытно поел.