Я - Шарлотта Симмонс
Шрифт:
Конджерс стоял неподвижно, с неразвернутой желтой майкой в руках. Он почти невидящими глазами смотрел на тренера, и не было в его взгляде ни досады, ни упрека. Ощущение было такое, будто Вернон мысленно умоляет Бастера, чтобы тот обернулся и словно невзначай сказал: «Подожди минутку, я что-то не понимаю, на кой черт тебе дали желтую майку?» Увы, тренер, а вслед за ним и Длинный Крюк Фрай уже вышли из раздевалки, даже не оглянувшись. Марти Смоллс был занят тем, что раздавал желтые майки троим пиши-читаям — Холмсу Пирсону, Дэйву Поттеру и Сэму Бемису. Затем он приступил к раздаче сиреневых маек — Трейшоуну, Андре, Дашорну, Кёртису и… как ни в чем не бывало, без комментариев и каких либо замечаний, даже не меняя выражения лица… ассистент тренера вручил сиреневую майку… ему, Джоджо. Уже получив в руки заветную майку, он все еще боялся радоваться происходящему — даже мысленно.
Почти все игроки уже надели майки и вышли из раздевалки. Твою мать! Если сейчас не поторопиться, того и гляди останешься здесь один на один с Конджерсом. Этого еще не хватало. Джоджо как можно скорее натянул сиреневую майку. Конджерс стоял к нему спиной, лицом к своему открытому шкафчику, и смотрел прямо перед собой. Желтую майку он все еще держал в руках. Казалось, она заколдовала его. «А все-таки какой здоровый бугай!» — подумал Джоджо, поглядев на него со стороны. Мышцы на широкой — шириной чуть ли не с дверь — спине были рельефно очерчены светотенью. Да, этот парень мог бы стереть в порошок Чарльза — и Джоджо Йоханссена, — если бы у него хватило смелости. Стараясь не производить лишнего шума, Джоджо выскользнул из раздевалки. Конджерс так и не обернулся.
Когда Джоджо наконец появился в зале Чаши Бастера, сиреневые и желтые майки уже вовсю обменивались пасами. Разминка началась. Дробь стучавших по полу и по щитам мячей всегда настраивала Джоджо на боевой лад. Сегодня он особенно разволновался, услышав этот дорогой его сердцу звук.
Во время тренировок зал освещался не полностью. Площадка была залита светом люминексовских прожекторов, а трибуны оставались в темноте. Увидеть с площадки, что происходит за ее периметром, было невозможно.
Из темноты, словно из ниоткуда, навстречу Джоджо шагнул Бастер Рот. Тренер жестом велел игроку следовать за ним и повел парня к металлической конструкции, удерживавшей один из щитов.
Здесь он остановился, хлопнул Джоджо по плечу и сказал:
— Ну что, здорово тебе от меня досталось за последние полмесяца? — Джоджо не знал, что сказать, но похоже, тренер и не ждал ответа. — Без причины я вы не стал измываться над своим игроком. — Сегодня Бастер Рот был в образе строгого, но справедливого отца. — Джоджо… понимаешь, мне показалось… что у тебя возникли какие-то внутренние трудности… что-то тебя беспокоит, поглощает твое внимание. Можешь не говорить, что именно это было. В конце концов, это не суть важно. Важно другое: мне пришлось снова вбить тебе сюда, — с этими словами тренер продемонстрировал сжатый до побеления кулак и приставил его прямо к солнечному сплетению, — кое-что очень важное. То, что отличает настоящего спортсмена от любого другого человека. Понимаешь, нельзя просто подойти к игроку и сказать: «Давай, возьми себя в руки, набери форму». Приходится ставить его в такую ситуацию, из которой он либо выберется победителем, либо — не выберется никогда. Никто — понимаешь, никто не имеет права почивать на лаврах. Но в то же время нельзя и позволять обстоятельствам подавлять твою волю к победе. Ты вроде бы сумел преодолеть трудности. Все, больше об этом не думай. Просто покажи мне все, на что ты способен. Думаю, теперь, когда ты выбрался из этой задницы, игра у тебя пойдет весело, как никогда. Ну, давай.
Джоджо понимал, что должен сказать тренеру что-то вроде «спасибо», но так и не смог выдавить из себя этих слов. Не благодарность он чувствовал в себе в эти минуты — не благодарность, не торжество победителя, не воодушевление, не успокоенность. В общем, как выразить в словах обуревавшие его чувства, парень не знал. Вконец запутался — сказано, пожалуй, точно, но не полностью отражает все, что происходило у него в душе. Взять ту же сиреневую майку — у Джоджо было такое ощущение, что надел он ее не по полному праву, а словно какой-то самозванец.
В своей «подмоченной» майке он вышел на площадку. Благодаря люминексовским прожекторам этот переход из тьмы в царство света производил впечатление чуда. Джоджо словно шагнул из темных кулис на сцену, где его уже заждалась готовая рукоплескать публика. Что ж, сравнение было не слишком вольным. Просто в спорте к зрителям, сидящим в зале, добавляется еще и огромная телевизионная аудитория этого потрясающего спектакля. «Только здесь я могу быть счастлив», — сказал себе Джоджо и вдруг почувствовал, что тяжесть, давившая на него в последние две недели, постепенно падает с плеч. Появись сейчас перед ним Конджерс — и у Джоджо не возникло бы ни чувства досады, ни злобы, ни беспокойства Он воспринял бы его просто как партнера по команде, с которым нужно отработать подготовку к очередному матчу. Что ж, с этой стороны площадки разминается первый состав команды, а под другим кольцом стучит мячами «Цинциннати». Барабанная
Не сказав другим парням в сиреневых футболках ни слова, даже не посмотрев на них, Джоджо стал отрабатывать свои излюбленные броски со средней дистанции в коротком прыжке. Один из мячей угодил в жесткое ребро корзины. Чтобы поймать его, Джоджо пришлось подпрыгнуть повыше. На какую-то долю секунды он оказался выше привычной границы света и тени и именно в этот миг увидел то, что враз поставило на свои места все, в чем он не мог разобраться… В нескольких шагах за щитом, там же, где только что состоялся их задушевный разговор с тренером… по-прежнему стоял Бастер Рот… и так же по-отечески его рука лежала на плече высоченного парня в желтой тренировочной майке. Конджерса, конечно.
Площадка всегда была для Джоджо убежищем от всей околоспортивной грязи. Здесь были правила, были четко прочерченные линии разметки, которые нельзя ни передвинуть, ни перерисовать, ни стереть. Никогда раньше он не позволял себе ни единой циничной или оскорбительной мысли здесь, на этом священном для него золотистого цвета паркете. Все подковерные и закулисные игры оставались где-то далеко, в стороне, за стенами храма. Но сейчас, в эту минуту он вдруг со всей отчетливостью понял, что говорит тренер восходящей звезде: «Пойми меня правильно, Вернон, я не могу унизить старину Джоджо, не выпустив его в стартовом составе в первой игре сезона, тем более дома Но ты не волнуйся: то, что ты пока побудешь на скамейке запасных, — это просто формальность. Считай, что ты сделал одолжение старшему товарищу по команде. Я ведь видел, как ты играл в первом составе эти две недели. Да ты в команду за две недели вписался лучше, чем Джоджо за два года. Так что подожди чуть-чуть, и у тебя будет столько времени проявить себя на площадке, сколько ты захочешь, может быть, даже наравне с Башней. А следующий год — он будет уже весь твой, целиком. Так что не переживай по поводу Джоджо. Просто нельзя обижать старую верную лошадку, отработавшую свое по полной программе».
Джоджо на время просто прирос к золотистому паркету пола и стоял неподвижно, держа мяч обеими руками. Ежик его светлых волос сверкал под лучами люминексовских прожекторов, а сам он все повторял подходящее слово, которое наконец нашел для обозначения того, что с ним произошло: «манипуляция».
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Возвышенное
ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: ПОМЕХИ:::::::::: сотрясали Чашу Бастера, сплошной звуковой фон душил пространство стадиона, казалось, оно задыхается в бескрайней пелене гудящих голосов. Порой было даже не слышно, как ударяется мяч о покрытый полиуретановым лаком светлый деревянный пол площадки. Помехи накапливались на трибунах, от ряда к ряду, поднимались к самому куполу. Казалось, что сквозь эту шумовую завесу не прорвется ни один членораздельный звук… но при этом Джоджо слышал каждое слово, которое не то кричал, не то нашептывал ему Джамал Перкинс, примерно двухсотпятидесятифунтовый Перкинс, наседавший на него сзади.
— Эй, Красавчик-сувенирчик… береги свою белую задницу… моли своего бога, чтоб тренер снял тебя с игры, пока я не порвал твою белую задницу, Красавчик! Что молчишь, не слышишь? Ручонки тоже береги, твои гребаные пальчики, я смотрю, как из фарфора… То-то ты и не шевелишься, куколка, боишься, что ручки-ножки поотлетают?.. Или башка расколется?.. Ух, Красавчик, куколка ты моя…
Чтобы прервать этот назойливый монолог, Джоджо пришлось сдать назад чуть сильнее, чем того требовала ситуация. Таким образом, уже его собственные двести пятьдесят фунтов, вложенные в удар локтем, не критично, но вполне ощутимо врубились в солнечное сплетение Перкинса. На некоторое время вещавшее на геттосленге радио умолкло. Игра тем временем шла своим чередом. Джоджо видел оранжевый мяч, который был сейчас в центре поля, видел, как разыгрывающий Дашорн делает дриблинг, ведя мяч к трехочковой линии, выискивая брешь в обороне Цинциннати…