Я – шулер
Шрифт:
Они, конечно, знакомы, здороваются за руки, общаются. Явно есть что вспомнить. Общее. И Маэстро выпил.
Дальше обнаруживается, что этот злобный уже поносит Маэстро. Снисходительно похлопывает учителя по плечу, громко, чтобы мы все слышали, поучительно излагает:
– Фраер – он и есть фраер!.. Это тут, среди них ты – крупный фуцын, а на зоне... На зоне – игра серьезная. Не мне тебя учить...
И бабенка его хмельная, знай себе хихикает.
Маэстро кивает, пресс денег достает.
– Бабки тебе не помешают, –
...Как эта баба причитала, в ноги Маэстро бросалась. После того, как он нефраера на нереальные сотни тысяч нагрузил. Как умоляла не губить.
Тот, надо отдать должное, сидел в той же позе и так же зыркал глазами. Только теперь уже по поводу фраеров и фуцынов не высказывался. Молчал. Только с зоны, понимал: «фуфлыжник» – хуже опущенного.
Маэстро долго не реагировал. Сидел, тоже по-турецки скрестив ноги, тасовал колоду и со снисходительной нежностью взирал на лысого.
Потом встал, молча одним движением разорвал несколько карт. И стало ясно: долг прощен.
Направился к нам. Подойдя, заговорил в своей ернической, игривой манере. О чем-то несущественном, о том, как вчера отмазывали у ментов Душмана, помочившегося на колесо милицейского «бобика».
И больше не смотрел в сторону разом стихшей, засобиравшейся женщины и спасенного ею авторитета...
Как не вспомнить историю с Сашей?
Впервые увидел Сашу на пляже. Коляску его катил молодой парень, вида шустрого и преданного, рядом преданно тоже семенила маленькая рыжая дворняжка с, загнутым кверху хвостом. И первое, что подумал, это то, что когда-нибудь Саша на коляске с пацаном этим и дворняжкой преданными и будет мне вспоминаться, как символ времени.
Сашу любили. Пальцы его, тонкие, нервные, в перстнях; зрачки – огромные, проникающие, не смирившиеся – завораживали.
Так вот, когда один из вполне матерых игроков попытался отказаться от своего проигрыша, оставшись должен Саше, такая бригада неожиданно даже для Саши встала против матерого, что... Я за своих гордостью проникся. Ведь и те встали, кто всегда отсиживался, кто славился скользкостью.
Хочется и о себе что-нибудь вспомнить. Пофорсить.
Дело было не в Одессе – в приодесской курортной зоне.
Побережье тревожили две юные особы, эротического, журнального типа. Особы эти прибились на время к нашей компании, но чего-то поотвергали всех. Чем-то или кем-то, похоже, напуганы были. Отмалчивались.
На следующий день после их неприживания подбегает на пляже одна, нервно просит помощи.
Надо сказать, что побережье было возбуждено и еще одной парой: уголовничков щварценеггеровского типа.
Парочки пересеклись: уголовнички нагнали жути на журнальных.
Отказать было противно, не уснул бы потом.
Подхожу к их подстилке, на которой по-хозяйски восседают эти типы. Один сразу жужжать начал, «на дух» брать. Другой работал под своего
– Ну что ты, – говорит приятелю. – Может, ниче парень, – про меня, – может, в карты играет.
Банальный трюк склонить жертву к игре.
– Чего ж, – говорю, – нет!
– Почем играем? – сразу потеплели оба.
– На нее.
Что оставалось делать? Хотя и не был уверен, что получу выигрыш.
Крепко озадачены были хлопцы.
Приятно было отвести особ к пансионату, в кавалеры больше не набиваясь. И их, неприступных вчера, озадачить.
Благородство не в том, что выручил (что оставалось делать?) – в том, что в кавалеры не подался. Шансы, думаю, были.
...Но подмывает рассказать другую историю. Подмывает, но не расскажу. Чтобы не повторяться. Я уже вставил ее в главу об аферистах-картежниках в прошлой книге. В «Одессе-Маме». Сейчас даже несколько жалею об этом. Там бы сгодилась и любая другая история о нравах «катал». Зато тему благородства в этом опусе лучше, чем тем эпизодом, не проиллюстрируешь.
Напомню хотя бы, о чем там была речь.
Я не был свидетелем происшедшего, передам с чужих слов.
Историю мне поведал друг пятидесятипятилетний актер, который был безукоризненным в амплуа добрых министров сказочных капризных королей.
Немного о нем.
Когда-то в Одессе О. П. Табаков пытался организовать театральную студию. Предполагалось, что другой артист будет преподавать в ней мастерство актерское.
Ничего путного из затеи не вышло, но Валерий Иванович (этот самый артист) из поступавших ребят создал студию свою.
И совсем уже случайно в ней оказался я.
Сначала была принята девушка, к которой я имел некоторое отношение, и однажды мне, дожидавшемуся ее после репетиции, было предложено попробовать себя в роли.
Много позже, когда мы с Валерием стали друзьями, выяснилось: почему мне была предложена роль.
Как-то другу-режиссеру пришлось возвращаться из Мурманска. С гастролей. Настоящих, театральных. Он выехал на два дня позже труппы; задержался на съемках эпизода фильма...
В общем, вот она, история, рассказанная им и уже пересказанная мной. Вот она в законспектированном виде...
Возвращаясь поездом из Мурманска в Одессу, мой пожилой друг стал свидетелем и даже участником некоторых картежных перипетий. Волей судьбы он оказался попутчиком двух шулеров, промышляющих в поездах. Зная, что вмешиваться в их взаимоотношения с лохами бестактно, он наблюдал за событиями со стороны, со своей полки.
Вмешиваться-то он права не имел, но кто мог отнять у него право иметь свое отношение к происходящему?.. А отношение оказалось весьма переменчиво.
Сначала жулики «хлопнули» молодого умника, направлявшегося в Одессу прокучивать средства папаши – лауреата премии. В данном случае процесс облапошивания показался артисту педагогически оправданным.