Я – сингуляр
Шрифт:
Мой комп поймал мои биохарактеристики, включился, еще раз перепроверил, да, перед ним хозяин, и развернул работу на том месте, где я ее оставил.
– Шеф, – спросил Грег, – будем закупать лицензионное?
– А что, ждем визита иностранцев?
– Нет, – ответил он поспешно, – но сейчас усиливается борьба с пиратством…
– Если финансы позволяют, – ответил я, – то лучше лицензионное. Что говорит бухгалтерия?
– Отвечают, что начинаем выходить на международный уровень. В смысле, со следующего года попытаемся. Так что надо быть готовыми ко всему…
– Закупай, – разрешил я. – Будем как люди.
– Как белые люди, – уточнил он с понимающей
– Да-да, – согласился я. – Как белые.
Он поднялся и застегнул штаны, встрепал прическу подтанцовщице, она отмахнулась и выжидающе посмотрела на меня, я отрицательно покачал головой. Странное какое-то чувство… Вижу неправильность этого мира, вернее – чувствую, но не могу ни определить эту неправильность, ни даже сказать, в чем она. Разве что тянущее чувство тревоги, как во сне убегаешь от чего-то ужасного, а оно настигает, настигает, вот-вот поглотит, а ноги ватные, передвигаешь ими, как чугунными колоннами.
Пожалуй, неправильность как раз в самом сладком. Вот мы все, все человечество, вдруг ударились в самое простейшее из удовольствий: секс. Какую газету ни открой, на какой канал ни переключи, на какой сайт ни зайди – везде секс, как универсальный ключ ко всем проблемам. Трахайтесь – и у вас все будет хорошо. Дома, на работе, на улице, на отдыхе, в тренажерном зале, в кино, вообще – везде.
Сперва это пропагандировали полуодетые сисястые девочки на молодежных каналах, потом пошли с такими выступлениями, слегка стесняясь, седоголовые академики, подвели «научную» базу. Теперь дело дошло до такого разгула, что вот-вот президент или премьер выступит с обращением к нации: трахайтесь и трахайтесь, как кролики, это лучше, чем ломать голову, как решить проблему далекого Косова или как обеспечить независимость Абхазии!
Примерно так же решили римляне в момент расцвета могущества Рима.
Кстати, когда римляне ударились в оргии, могущество их непобедимой империи резко пошло на убыль. Именно в момент расцвета разгула и повального траханья всех со всеми возникло шокирующее непонятное христианство с его демонстративным отрицанием любых утех плоти. То самое христианство, которое неожиданно для всех похоронило мир утех и разврата, деяние, которого никто в своем уме не мог даже представить!
Но то христиане, мелькнула тягостная мысль. Преданья старины глубокой. А сейчас нет такой силы, что сумела бы остановить разгул половых утех.
Нет.
Разве что асексуалы? Но они в отличие от первохристиан не воинствующие. Они просто… отстраняются с некоторой брезгливостью от этого постоянно трахающегося мира. Ну вот я самый что ни есть асексуал. Кто-то ждет настоящую любовь и не желает размениваться, у кого-то срабатывает в виде защитного клапана простое омерзение… Правда, я трахаюсь, но куда деться?
Мои пальцы привычно и почти автоматически стучали по клаве, а в черепе смятенная мысль, что каждый из нас, человеков, есть поле не затихающей ни на секунду битвы между интеллектом и биологическими инстинктами. Но это так говорят, все мы любим красивости. Это опять же от инстинкта самца выглядеть перед самкой привлекательным, а женщины, как правило, красивости говорить не умеют. На самом же деле, если без красивостей, интеллект только тогда успевает вякнуть слово, когда инстинкты, насытившись, дремлют, ибо интеллект – щенок перед матерым инстинктом, у которого за плечами сотни миллионов лет боев и абсолютного доминирования. Кстати, инстинкт пока что рассматривает щенка-интеллект как забавную игрушку, что иногда помогает, но еще не как соперника. Но если вдруг в нем его
Увы, все войны, начиная от простых актов терроризма и заканчивая мировыми, все революции, все расовые и религиозные конфликты, да вообще все-все, из-за чего деремся и ссоримся, – только потому, что мы обезьяны, научившиеся говорить, но не переставшие от этого быть обезьянами.
Глава 6
На работе задержался, вечером прошелся по вечерней улице, заглядывая на лотки: вдруг да мелькнет что-то по моей тематике, все равно иду мимо длинной цепи настоящего развала. В глаза бросилось созвездие журналов с яркими обложками: «Секс с животными», «Зоофилия – это норма», «Свинг спасает семьи», «Новинки высокой технологии в сексе»… Последний журнал я опасливо раскрыл, так, на всякий случай, вдруг там что-то про нанотехнологии, не зря же многим старомодный секс с блеском заменила веб-камера и скейп с расширенными возможностями, но, увы, с помощью высокой печати на ста двадцати страницах размещены фото самых новейших надувных кукол: уже не просто резиновых женщин, а и самцов разного размера и с разными, а также всех цветов кожи, мол, не расисты, имеем всех и по-всякому.
Самая дорогая кукла с ярлычком «Аня Межелайтис», я присмотрелся, спросил у продавца:
– Она что, в самом деле вот такая? Почти неотличима от живой?
– Точно!
– И Аня Межелайтис не подаст в суд за такое?
Продавец посмотрел на меня, как дитя на скелет.
– Да она еще и заплатила, чтобы одну из кукол сделали похожей на нее! И доплатила, чтобы на каждую наклеили ее имя!
– Круто, – сказал я ошалело, покрутил головой. – Вроде бы не старик, а не успеваю за скачками моды…
Он отмахнулся:
– А кто успевает?
– Ну, вон Аня…
– Успеваем только на своем поле, – объяснил продавец. – Нам тут рассказывали, как обучали пользоваться диктофоном в ее же мобильнике! Тупая, с пятого раза не въехала.
Я кивнул, пошел, размышляя, что во все века Ани Межелайтис были популярнее и заметнее ученых, политиков, философов, мудрецов. Начиная с допещерных и пещерных эпох и до нынешнего времени. И сейчас новость ли, что сайт Академии наук менее популярен в Сети, чем любой из порносайтов?
И что Аня Межелайтис известнее любого нобелевского лауреата, что творец компьютера умер в бедности, а создатель порносайтов покупает дворцы и оборудует в личных суперлайнерах бассейны, а на яхтах ставит теннисные корты для себя и друзей?
Не понимаю… Даже «не понимаю!!!». С тремя восклицательными знаками. И гневной рожей смайлика, что уже и не смайлик, а гневник или яростник.
Звякнул мобильник, на экране расстроенное лицо Лариски.
– Ты дома?
– Нет, по дороге к дому.
– Я щас забегу, – пообещала она. – Что-нить взять пожевать?
– Да вроде бы на двоих хватит, – сказал я.
Она сказала с облегчением:
– Ну вот и хорошо, а то когда по этим чертовым магазинам…
Тоже мне женщина, подумал я. Мобильник отключился, я вернулся к дороге и поймал частника, занимающегося извозом. Надо спешить, кто знает, на каком участке дороги Лариска. Когда приспичит, то не ходит, а летает, как стриж над озером.
Зайдя в квартиру, я едва успел включить плиту, как звякнул домофон. Мазнул пальцем по кнопке, Лариска что-то верещит в крохотном экранчике, но я не слушал: бросил на сковородку ломтик масла, скорлупа яиц трещит под ударами тупой стороны ножа, как черепа орков, добавил ветчины и поставил на огонь.