Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью
Шрифт:
Лошади, запряженные в подводы с боеприпасами и продовольствием, испуганные разрывами, кидаются назад, возницы изо всех сил хлещут их. Снаряды с визгом разрезают воздух и взрываются. Поднятые на ноги беженцы похожи на привидения — женщины, дети и старики, непроснувшиеся, полуодетые. На их лицах — отчаяние и смертельный, неописуемый страх. Вцепившись в матерей и с ужасом глядя на хаос разрушения, отчаянно кричат дети.
Артобстрел неожиданно прекращается. Мы оглушены, и нашим барабанным перепонкам приходится привыкать к тишине. Мало-помалу начинаем различать яркие вспышки автоматных очередей. Ночь разрывает нескончаемый треск выстрелов, а у нас
Под покровом забрезжившего рассвета старший сержант ведет роту на командный пункт, чтобы выдать оружие. Я остаюсь с Байером, чтобы присмотреть за вещами. Стены окопов полуразрушены, и вещмешки засыпаны песком. Над развороченной землей медленно поднимается спасительная завеса ночи. Перед нами стоит черная стена. Клубы густого дыма летят по небу. Возвращаются первые раненые.
Все мое тело дрожит. В течение часа, пока продолжался весь этот ужас, мое сознание отключилось, я был подобен животному в западне. Тело инстинктивно вжималось в землю, я не мог отдавать себе отчет в происходящем. Но теперь все стихло, и ужас безвозвратно миновал. Никто не осмеливается о нем вспоминать.
Рота возвращается длинной шеренгой, все с винтовками. Они поспешно идут мимо ветряной мельницы. Теперь через деревню на командный пункт идем мы с Байером.
Литцен не узнать. Разрушения пронеслись по деревне, как ураган, и по обе стороны улицы горят дома. Крестьяне выгоняют из сараев коров и собирают их в стадо, со страхом оглядываясь по сторонам. Возле деревенского пруда догорают деревья, по его поверхности беспокойно плавают утки. Слышен рев быстро прогоняемых по деревне коров, беженцы спешат. Иностранный рабочий несет на спине мешок сахара. Дети испуганно кричат и бегают, ища родителей. Маленькая девочка плачет над куклой. Горит деревенская церковь.
На командном пункте оружия больше нет, нам приходится возвращаться в окопы линии Гинденбурга. Здесь Рейнике, Бергер, Биттрих, Григат, Гелиос и сводный брат Байера. Оружия на всех не хватает. Позже к нам присоединяется Паулат, Зольга, Штауб и Штайнзойфцер, теперь двенадцати из нас по 17 лет, как в казарме в Рулебене.
Мы бледны, но спокойны. Смерть дышит нам в лицо.
Солнце прогоняет последние ночные тени и освещает все своими сияющими лучами. Над окопами, не давая ни минуты покоя, на бреющем полете проносятся самолеты, поливая землю пулеметным огнем.
По траншее проходит лейтенант, спрашивая, не страшно ли нам. Не страшно, но сосет под ложечкой. Затем мы Байером снова идем на командный пункт. На сей раз у сержанта есть итальянские автоматы. Никогда не держал их в руках, но я говорю, что знаю, как с ними обращаться. Мне выдают два автомата с запасными магазинами и патроны. Байер получает автомат и штурмовую винтовку. На обратном пути пытаюсь выяснить, как из этого оружия стрелять. Сначала ничего не получается, выстрелов нет, затем внезапно автомат начинает стрелять, и теперь я с ним предельно осторожен.
Подходя к небольшой группе старых деревьев, внезапно слышу поблизости рев, как будто пролетела бадья с углем. Это открыло огонь железнодорожное орудие. Оно бухает, как барабан, обрушивая на противника снаряды каждые шесть минут.
Над полями повисло солнце. Иду по тропе, затем перехожу через бегущий в песке ручеек. Внезапно из-за холма появляется самолет на бреющем полете. Я замираю, не в силах двинуться с места, смирившись с судьбой, но он улетает, и я медленно поднимаюсь вверх к деревне. Песок мокрый и липнет к сапогам. Захожу в отхожее место и удобно устраиваюсь
Огонь превратил здания в развалины. В руинах то здесь, то там горит огонь. В уцелевших стойлах ревет рогатый скот. Крестьянин гонит перед собой жеребенка.
— Меня не проведешь, изыди, сатана! — Животное удивленно смотрит на нас, а затем ржет и скачет прочь.
По мере приближения к окопам пытаюсь разобраться с оружием, но пока оно не стреляет. Но время у меня все еще есть.
Постепенно стрельба на фронте стихает. Затем пушки вновь начинают обстрел, снова и снова посылая в нас снаряды. Несмотря на это, продолжаем идти вперед. Навстречу нам везут раненых. Солнце освещает ветряную мельницу слева от нас. Грузовик мельника с мешками муки едет в тыл. Справа возвышается песчаный склон кладбища. Кресты горят на свету, как черное дерево. Там еще много свободных мест.
Траншеи проходят прямо за кладбищем [47] . Это второй оборонительный рубеж, где, как ожидается, нам удастся остановить неприятеля. Именно здесь развернут взвод ветеранов обер-ефрейтора Кестера. В противотанковых заграждениях оставляют лишь узкое пространство для прохода. Вся земля здесь разворочена. Гейнц и Штрошн лежат в траве рядом с заграждением с несколькими панцерфаустами. Вижу белый плакат с красной надписью: «Панцерфауст и немецкие солдаты сильнее красных танков!»
47
Некоторые из вырытых тогда траншей, возможно, по-прежнему сохранились в роще на вершине холма над кладбищем.
Байер дает свой автомат обер-фельдфебелю, а я даю автомат унтер-офицеру Веертсу, командиру отделения. Он встает во весь рост и, важничая, прохаживается с напыщенным видом.
Устраиваюсь в траншее между Вегнером, Позем-бой и Фольке. Вынимаю носовой платок и чищу автомат, укладывая очищенные детали на платок, а затем смазываю их. Теперь я вижу, как он устроен. Заряжаю автомат, устанавливаю его на бруствере и маскирую травой. Утомленный, ложусь на дно окопа, на белый теплый песок.
Внезапно над окопами на бреющем полете пролетают самолеты, и снова, прежде чем кто-то успевает их услышать, на дорогу падают бомбы. Мы смотрим, как они падают, словно притянутые к земле магнитом, а затем взрываются. Самолеты летят со всех сторон. Гейнц и Штрошн мечутся у заграждения. Теперь самолеты атакуют со стороны солнца, с их хвостов и крыльев срывается огонь. Лишь затем слышен звук падающих бомб и жужжание пуль. Все бросаются в траншеи и приседают в углах. Я лежу на спине, безучастный ко всему происходящему. Наконец самолеты улетают, лишь ветер доносит издалека стрекот их пулеметов. На заднем плане горит Добберин.
Всякий раз, когда становится жарко, Веертс, оставив автомат, бросается в тыл, якобы на командный пункт. Клабунде тоже боится. В углах рта появляется пена, он пытается выпрыгнуть из траншеи. Нам приходится повалить его и, связав, запереть в блиндаже.
Позже, когда все вокруг стихает, я возвращаюсь в деревню. Около первого дома справа стоят спаренные турели зенитки, расчет молча курит. Пью из колонки и беру две коробки пистолетных патронов. Когда я собираюсь уходить, с высоты на нас неожиданно пикируют самолеты. На всех парах мчусь в подвал. Бомбы со свистом падают на деревню. На улице остается неразорвавшаяся бомба.