Я спас ссср! том iv
Шрифт:
Знакомлю их с Викой, представляю ее как свою невесту и музу по совместительству. Муза смущенно краснеет, парни незаметно показывают мне большие пальцы за ее спиной. А то я сам не знаю!
– Вы вот что, парни: как к Манежу подойдете, сразу доложитесь ребятам-дружинникам кто вы и откуда, узнаете их по красным шарфам. И не забывайте, что в стране объявлен траур, никакой веселухи, пожалуйста.
– Что, совсем не петь? – расстроился Николай – а мы гитару с собой взяли…
– Патриотическое и военное – можно. Но тихо, не горлопанить.
– Ладно –
– Плодотворно. Привез вам из Японии свежие диски, включая обещанную “Хали-гали”. Выйду из больницы – будем новые песни учить.
Глаза у машинистов мгновенно загорелись нездоровым блеском. И чувствую, не уйдут они теперь, пока хоть одну новую песню с меня не стрясут. Придется кинуть им пару хитов, засвеченных мною среди олимпийцев, пусть ребятки делом займутся. Безделье плохо влияет на неокрепшие умы.
– Так, орлы. Все слышали хит японских сестричек Пинац «Каникулы любви»? – машинисты заинтригованно кивают – Вот вам для начала русский текст на их музыку, пишите.
Федор с готовностью достает из сумки общую тетрадь для конспектов и ручку. Я начинаю постукивать по столешнице ладонью, задавая ритм и тихо, вполголоса напеваю:
“У моря, у синего моря Со мною ты рядом со мною И солнце светит лишь для нас с тобой Целый день шумит прибой… ”– Ой, это же прямо про наши летние каникулы! – пораженно шепчет Вика – Когда ты успел стихи написать?
– В Японии – я отвожу глаза и чувствую как слегка краснею – Там эти «Каникулы…» из каждого окна звучат. Так, и еще одна песня будет про летний отдых. Федь, дописал?
Саксофонист кивает и переворачивает страницу. Поехали.
“… Hа недельку, до второго, Я уеду в Комарово Поглядеть отвыкшим глазом Hа балтийскую волну… ”– Слушай, слова какие легкие, прямо с первого раза запоминаются!
– Только прошу сегодня у Кремля это не петь. Проявите уважение к умершему человеку. Успеете еще.
– А ребятам в Гнесинке можно?
– Ребятам можно. Все, бегите. А то митинг без вас закончится.
Выпроводив счастливых «машинистов», устало откидываюсь на подушку. Нет, петь мне еще точно рано, даже вполголоса. Дыхалка сбивается.
– Ой, Леш, а это что? – Вика держит в руках вчерашнюю газету, исписанную перед сном моими каракулями. Крутит ее и так, и эдак, пытаясь найти начало.
– Стихи ночью написал. Называется «Эхо любви».
– Это… про меня? – восхищенно выдыхает Вика, быстро читая строчки вслух. В карих глазах стоят слезы – Ты правда меня так любишь?
Скромно киваю. Да, люблю. Эти стихи и про Вику – потому что я подпишусь под каждым словом этого стихотворения Рождественского. И прозвучит оно на девять лет раньше
Невеста бросает газету на столик, кидается мне на шею. И тут же награждает порцией поцелуев. Некоторые становятся о-очень жаркими!
И тут нас снова прерывают. В коридоре поднимается шум, потом раздается уверенный стук в дверь. У меня невольно закрадывается мысль – неужели Мезенцев с новостями? Но в дверях вижу всего лишь своего довольного отца:
– Можно? Привет, Алексей!
– Денис Андреевич, а вы откуда узнали, что я в больнице?!
– А у нас у одного сотрудника сын учится в МГУ, только на юридическом, он и рассказал. Но я не один, гостя вот к тебе привел.
Вслед за отцом в палату входит … Эдуард Стрельцов Подтянутый, в хорошем отечественном костюме. Вот так сюрприз! Отец знакомит нас, передает мне привет ото всех сотрудников ЗИЛа. Стрельцов смущенно вручает трехлитровую банку меда. От неожиданности я чуть не роняю ее – тяжеленная собака!
– Мед из самой Башкирии! Самый лечебный, самый полезный.
– Спасибо!
– Тебе спасибо, Алексей за то что поучаствовал в судьбе Эдуарда – подмигивает мне отец – Он теперь снова в Торпедо. В новом сезоне наколотит спартачам и армейцам…
Мы улыбаемся, в палату заглядывают заинтересованные лица врачей и медсестер. Стрельцова знает вся страна.
– Я очень рад за вас, Эдуард.
Вот даже не знаю, что мне еще сказать футболисту. Нет моей особой заслуги в том, что он вернулся в строй и занял свое место в первом дивизионе. Ну, передал я письмо зиловцев Хрущеву, так ведь он им тоже был должен за июльский митинг в свою поддержку. Даже неловко как-то, стоим теперь оба смущенные. Но отец молодец – тут же начал рассказывать мне про дела их КБ.
Сноуборд они уже мне смастерили, а сейчас доделывают экспериментальную партию досок для серфинга. Начальство завода даже задумалось о том, чтобы наладить их малосерийное производство, план-то по товарам народного потребления никто заводу не отменял. Написали недавно запрос в министерство, ждут теперь решения. Отец, показывая пальцем вверх, опять просит меня поддержать инициативу завода.
Ага… Значит, нужно еще одно официальное письмо. И я даже знаю, кто его мне может подписать.
Мы еще немного болтаем ни о чем, я распрашиваю о семье, об успехах в школе себя молодого. Учебный год уже начался – отец хвастается пятерками сына. Да… не припомню, чтобы в 64-м году у меня были хорошие отметки. Ну хоть что-то в этой реальности к лучшему поменялось.
Толком договорить мы не успеваем, в дверях еще один посетитель нарисовался – Герман Седов. Нет, у меня здесь сегодня просто аншлаг! Отец со Стрельцовым понимающе улыбаются и начинают прощаться. А за дверью Эдуарда уже поджидает толпа поклонников из числа медперсонала и пациентов, слышу их восторженные возгласы и требования автографа. Герман провожает футболиста ошарашенным взглядом.
– Это ведь Стрельцов?! С ума сойти! Ты слышал, что он недавно в Торпедо вернулся?
– Слышал, конечно…