Я сражался в Красной Армии
Шрифт:
Но, наряду с этими людьми, были и другие. Это - в подавляющем большинстве случаев, - молодые мальчишки, только что выпущенные из военных школ. Часть из них всерьез решила сделать военную карьеру, вообразив себя "настоящими" офицерами. Эти вели себя иначе. Половина молодежи тоже вела себя, примерно, как и мы, ориентируясь на более солидную публику. Но другая {64} часть, закусив удила, кинулась делать карьеру. Они придирались к солдатам, накладывали взыскания, дергали и не давали покоя людям, выслуживаясь перед начальством. Но, чем энергичнее они действовали в этом направлении, тем больше и больше теряли авторитет, делаясь предметом насмешек и ненависти со стороны солдат.
--
Помощником
Но "товарищ лейтенант", будучи совершенно неправым, ибо он, действительно, должен был обратиться к дневальному, оказался слишком задетым тем, что какой то красноармеец посмел его поучать. Придя в ярость от этого, он приказал красноармейцу - "смирно" и стал ему командовать - "крутом", "шагом марш", "кругом" и т. д.
– Я научу вас, канальи, как разговаривать с офицерами... - кричал он и, продолжая осыпать солдата нецензурной бранью, командовал дальше.
Солдат, наконец, вышел из себя и отказался выполнять сыпавшиеся приказания. Тогда лейтенант выхватил пистолет и, наведя его на красноармейца, скомандовал - "кругом". Красноармеец повиновался. Дав команду - "шагом марш", лейтенант и красноармеец вышли из казармы. Люди, видевшие эту картину, рассказывали, что вдоль тротуара, по мостовой, шагал какой то солдат без шапки, а за ним, с пистолетом в руке шел лейтенант.
Уже смеркалось. Пройдя почти весь город, лейтенант привел красноармейца на кладбище, где заявил ему, что за невыполнение приказания, он его расстреляет. Красноармеец ответил грубой бранью. Тогда офицер дал три или четыре выстрела с таким, однако, расчетом, что бы пули прошли около него. Тот испугался, начал просить не убивать его. Товарищ лейтенант снова дал команду, "шагом марш в казарму" и оба, тем же манером, отправились обратно.
Дело это получило широкую {65} огласку. Замять его было нельзя. Предприимчивого лейтенанта отдали под суд. Его судил военный трибунал. В итоге, лейтенант был отправлен на фронт в штрафной батальон. Дальнейшая его судьба осталась мне неизвестной.
6. Красноармейская "находчивость"
Стояла суровая сибирская зима. Январская стужа крепчала с каждым днем. А в наших казармах кончились дрова. Получить еще дров было очень трудно. Ибо, хотя их имелось сколько угодно в окрестных лесах, но не было транспорта для доставки топлива в город. Тоже самое происходило и среди гражданского населения. Кругом, на необозримые пространства, тянулись великолепные сибирские леса; в них лежали тысячи кубических метров уже заготовленных дров, а город сидел без топлива.
В один из этих дней, командир батальона неожиданно обратился ко мне:
– Товарищ старший лейтенант Константинов, вы знаете, что в нашем батальоне кончаются дрова. В организованном порядке от города мы их получить не можем; нет транспорта, но топливо нужно достать. Вам, как начальнику штаба батальона, поручаю это вопрос.
– Да, откуда же я их возьму, если городское управление их не дает....
– Если дрова давал город, то я бы к вам не обращался. А вот вы достаньте без города. Проявите "красноармейскую находчивость!" Для выполнения задания можете взять хоть весь батальон.
Мне было ясно в чем заключалось дело. Не говоря прямо комбат дал мне совершенно недвусмысленное приказание. Проявить "красноармейскую находчивость" - означало просто напросто насильно взять топливо на лесопильном заводе, находившемся у берега реки, на окраине города. Сказать мне об этом - значит дать прямое указание на экспроприацию топлива и, тем самым, сделаться ответственным за данное приказание. Поэтому, он хитрил, стараясь взвалить на меня всю ответственность за исход "операции?
Я ему об этом сказал и посоветовал не грабить завод, а поискать другие, более подходящие источники получения дров.
Мне пришлось обойти все окрестности города и, наконец, неподалеку от лесопильного завода, я обнаружил склад отходов от распиловки досок, негодным для строительных целей, но представляющих собой весьма ценное топливо.
Поздно вечером, приказав взять с собой роту красноармейцев, я отправил в экспедицию {66} командира пятой роты. Положение было безвыходным - топить было уже нечем. На всякий случай, я пошел понаблюдать за тем, как это будет происходить. Придя в полной темноте к намеченному месту, солдаты нагружались как могли досками и отправлялись в казарму. Все шло хорошо, но под конец появился откуда то ночной сторож, который начал свистеть и протестовать. Увидя командира роты, он стал с ним пререкаться. Оба начали горячиться. Мне пришлось подойти и успокоить сторожа, объяснив, что топливо нужно для солдат, подготовляемых для фронта; здесь же лежат большие кучи неиспользованных остатков, которых не продают и не дают ничего с ними делать. Отрезки досок лежат и гниют. Поэтому, посколько завод государственный, ничего страшного не будет, если армия воспользуется ими для топлива.
Мирно поговорив и оставшись вполне довольными друг другом, мы разошлись - он в свою будку, а я - в казарму, где уже весело потрескивали в печах дрова, добытые на основе, так называемой, "красноармейской находчивости".
Это и подобные ему методы получения топлива, процветали во всех батальонах, до тех пор, пока, наконец, на это не обратили внимание и не прислали по железной дороге состав с дровами для отопления военных казарм.
7. "Товарищи" офицеры
Весной 1943 года пришел приказ о введении в армии погон. До этою времени, как известно, знаки отличия носились, в виде обозначений соответствующих форм, на петлицах шинели и гимнастерки. Введение погон, на подобие царской, дореволюционной армии, озадачило очень многих. Одни недоумевали, иные иронизировали. Молодежь только что получившая офицерские звания была очень довольна. Приятно было походить на "настоящих" офицеров.
Но на "настоящих" офицеров они не были и не могли быть похожими. И дело заключалось не только в том, что погоны были весьма низкого качества, очень быстро меняли свой внешний вид, были крайне непрактичны, скоро теряли блеск, мялись и превращались в какие то странные, мятые, с задранными концами крылья. Основное заключалось не в этом, а совсем в другом.
Офицер советской армии не может быть сравниваем с офицером любой другой армии, так как, по существу, он не офицер. Как это не звучит парадоксально, но это именно так. Уже все сказанное выше показало на каком странном положении находилось советское офицерство.