Я сражался в Красной Армии
Шрифт:
Борьба велась усиленная.... Обе стороны делали самые разнообразные ходы, хитрили как могли, но, в общем явный перевес оставался за самострельщиками, тем более, что их часто {84} негласно поддерживали врачи.
Наконец, с целью решительной борьбы с этим явлением, был отдан приказ, по которому военные суды должны были приговаривать лиц, попавшихся в самостреле, исключительно к расстрелу.
--
В батальонный пункт медицинской помощи пришел узбек. У него была ранена рука - прострелена ладонь. И самый характер ранения и следы газов на руке свидетельствовали о том, что это самострел, сделанный, однако, очень неумело. Батальонный фельдшер заметил все,
Бедному мальчишке не повезло. Дело получило огласку; в него вмешались сначала батальонный и полковой комиссары, а потом представитель особого отдела и машина завертелась.
Узбек был арестован и сидел под охраной часовых. Скоро состоялся суд. Он был приговорен к расстрелу.
На другой день, приговоренный, под охраной часовых, был доставлен в расположение нашего батальона, а оттуда на передовую линию, к тому месту, где находилась его рота.
Около небольшого леса, приблизительно в ста метрах от края нашей обороны, была выстроена четвертая рота. В окопы четвертой роты, на время ее отсутствия, был введен взвод соседнего подразделения. К роте приблизился уполномоченный "особого отдела" при нашем батальоне, комиссар батальона и представитель военного суда. За ними, под охраной, шел приговоренный. Его подвели и поставили около ямы, вырытой на опушке леса. Он растерянно улыбался, по-видимому, не отдавая себе полного отчета в том, что с ним делают и, очевидно, думая, что все происходящее - нечто вроде инсценировки.
Представитель суда прочел приговор. Двое солдат подошли к приговоренному, сняли с него шинель и приказали снять сапоги. Поняв, что от него хотят, он, наконец, сообразил, что все это на шутки не похоже и, побледнев, расширенными от ужаса глазами, смотрел на окружающих. С него стащили сапоги и поставили на самом краю ямы, спиной ко всем собравшимся.
Раздалась команда; вышло четыре автоматчика и, по данному сигналу, дали залпом короткую "очередь". Медленно, как бы садясь, приговоренный повалился на бок. Он лежал на земле и стонал. Он был только ранен и, по-видимому, не особенно тяжело. Это было тем более удивительно, если учесть, сколько пуль должно было пройти через него, при {85} стрельбе автоматическим оружием на близкой дистанции.
К лежащему на земле быстро подскочил уполномоченный "особого отдела" и, выхватив из кобуры пистолет, выпустил три пули в голову лежащего. Тот вздрогнул и замолк.... Подошло несколько солдат, спустили тело в яму и быстро начали засыпать могилу землей. Все разошлись.
Через несколько дней мы узнали, что в связи с этим случаем, уполномоченный "особого отдела" награжден медалью - "За боевые заслуги".
--
В тесной связи с "подвигом" уполномоченного НКВД, находится и другой случай, хотя и не имеющий прямой связи с первым, но свидетельствующий, что никаким террором, никакими расстрелами нельзя было бороться с той "крамолой", которая пронизала советскую армию насквозь и проявлялась либо в самострелах, либо еще в чем то ином.
В течение длительного времени, около штабной землянки, или иначе "блиндажа" батальона, очень часто стоял на посту пожилой солдат, по фамилии Чернышев. Он был старателен и охотно, во внекараульное время, оказывал всякие мелкие услуги и, если его посылали куда либо, - толково исполнял любые поручения.
Скоро к нему привыкли и он постоянно околачивался в штабной землянке, или около нее; командир батальона даже распорядился,
Однажды вечером, когда Чернышев стоял на посту около входа в штаб, немцы, с соседнего участка, открыли косоприцельный пулеметный огонь. Батальонный штаб, обычно закрытый от ружейно-пулеметного огня, оказался под обстрелом. Трассирующие пули летели мимо, ударялись в бревна, блиндажа, вонзались в притолоку двери.
Увидев происходящее, Чернышев попытался укрыться за углом штабной землянки, но не успел и одна из пуль пронизала ему область живота.
Прибывшие санитары доставили раненого в пункт медицинской помощи, где он, не приходя в себя, скончался.
Когда мы, поздно вечером, сидя в штабе, ужинали, я выразил свое сожаление о гибели Чернышева. Меня поддержал комбат.
– Вы сожалеете? Хороший солдат был? - иронически усмехаясь, сказал комиссар.
– А не желаете ли, товарищ старший лейтенант, взглянуть вот на это? - и он бросил на стол какую то, аккуратно сложенную бумажку.
Я развернул ее. Это была немецкая пропагандная листовка, {86} напечатанная на русском языке, критиковавшая сталинский режим и приглашавшая красноармейцев переходить на сторону немецкой армии. Если эту листовку определенным образом сложить, то получался маленький четырехугольный листок, в центре которого, в рамке, был напечатан, на немецком и русском языках, пропуск для перехода на немецкую сторону. Листок, брошенный комиссаром, был аккуратно сложен, именно, таким образом.
– Я эту "драгоценность" обнаружил у него после смерти, во внутреннем кармане. Все было, видимо, приготовлено. Сволочь проклятая! Жаль, что подох, а то показал бы ему!...
Я молчал, ибо независимо от моего отношения к этому делу, надо было молчать. На эти, более чем скользкие темы, лучше было не разговаривать. Что то несвязное пробормотал и комбат, сочно при этом выругавшись.
Комиссары, работники армейского НКВД - люди особой категории, люди, собственно говоря, мало похожие на людей в прямом смысле этого слова. Они воспитаны так, что насквозь пропитались и оказались насыщенными дьявольской ненавистью ко всему тому, что так или иначе несогласно с ними.
Ненависть и какая то спокойная, будто "естественная" жестокость - вот основная черта их характера. Они также относятся ко всему несогласному в чем то с ними, с глубочайшим презрением, считая себя носителями абсолютной истины и не пытаясь даже разобраться в каких то иных взглядах. Человеческая жизнь для них ничто.....
Так их воспитали и тот из них, кто действительно верит в то, чему его научили, представляет собой тип законченного и злобного фанатика, с беспредельной нетерпимостью относящегося ко всему инакомыслящему. Остальные же - это чиновники, которые из личных, служебных соображений стараются быть такими, какими они должны быть....
5. Наступление
Через несколько дней наш полк, совместно со всей дивизией, был переброшен на двадцать километров южнее, где, сменив сильно потрепанную гвардейскую часть, занял ее позиции в нескольких километрах от железнодорожной станции М.
Окопы, оставленные гвардейским полком, как водится, находились в лесистой низине. под сопкой, а на сопке (тоже как всегда) находился противник. Сложная сеть проволочных заграждений была протянута по склону холма..
Как уже говорилось раньше, {87} немцы, на этом участке фронта находились в мешке. Видимо, учитывая это, немецкое командование решило отойти без боев, с тем, чтобы избегнуть грозящего им окружения.