Я стану твоим врагом
Шрифт:
— И ей понадобились жемчужные булавки именно сейчас? — услышала девушка ворчливый голос Юрты за дверью. — Поверить не могу, что она попросила именно вас…
Фло упала на живот, подминая под себя пышную юбку, и ужом скользнула под кровать. Дверь распахнулась, впуская в опочивальню верную камеристку — Фло узнала её по размашистому, тяжелому шагу — и незнакомую даму, мелко и бойко процокавшую следом.
— Я просто оказалась рядом, и сама предложила помощь, ведь как раз направлялась в восточное крыло, — голос выдал незнакомку: Флорика прекрасно знала визгливый тон леди Августы, главной соперницы миледи в борьбе за влияние на императрицу. — Я подумала, что если встречу
Юрта фыркнула, роясь в ящике стола: о черной добродетели леди Августы уже ходили легенды. Нивелийская леди, по слухам, даже милостыню не подавала, не озаботясь прежде выгодой, которую ей могли сулить нищенские языки и уши — лучших информаторов в Ренне не сыскать, чем уличные попрошайки, знающие всех и вся.
— И чем это миледи была так занята, что сдержалась и не ответила? — буркнула камеристка, доставая жемчужные булавки.
— О, её вызвали к её августейшему величеству, — приторно пропела Августа, прохаживаясь вдоль порога опочивальни, чтобы иметь лучший обзор всех углов чужой спальни. — Её императорское величество с утра была не в духе… не завидую баронессе, совсем не зави… мой браслет!!!
Августа подбежала к трюмо, схватив украшение, едва ли не приплясывая от бешенства. Флорика сжалась под кроватью, прижав пальцы к губам. Дуреха, ох, дуреха! Забыть ворованную вещь, прямо на столике у миледи! О Единый, что же теперь будет…
— Воровка!!! Воро-овка!!! — взвизгнув, заголосила Нивелийская леди, потрясая золотым браслетом перед носом у Юрты. — Эта… грубая мужланка… выскочка… простолюдинка… безродная шавка… воровка, подлая воровка!!! Я говорила, говорила императрице, что нельзя доверять черни!!! Как Марион в наряд не ряди, она свиньей и останется! — Августа нервно расхохоталась, оттолкнув камеристку с дороги. — Вот оно, вот оно!!! Бесчестие, позор! Ваша леди падает даже тогда, когда падать больше некуда! О-о-о, будьте уверены, Северина узнает об этом!!! Все узнают!..
Юрта охнула, устремляясь вслед за разбушевавшейся Нивелийской леди в смежные покои. Крики переместились в коридор, и в опочивальне стало тихо. Флорика опустила лицо на подставленные ладони и тихо заплакала, чувствуя нежный аромат на запястье — единственное, что напоминало о её уже окончательно испорченном наряде…
Генерал Нестор Ликонт бросил прощальный взгляд на реннский дворец. История со свадебным подарком разрешилась неожиданно и странно — ожерелье отыскалось в опочивальне той, кому предназначалось. Если бы можно было обратиться к начальнице столичной стражи и привлечь её ресурсы для выяснения этого темного и запутанного дела, генерал сделал бы это. Но он не мог; и тайна так и осталась неразгаданной.
Северина ответила согласием на оба его предложения. Случившийся прошедшим вечером скандал лишь подогрел желание императрицы избавиться от недавней помощницы. Герцог поинтересовался деталями, и получил их в самых ярких красках от леди Августы, взамен вытребовавшей от него обещание написать письмо с тем, насколько благополучно они добрались до сердца Валлии — Галагата. Герцог пообещал — в лице Августы он получал почти бесценный информационный кладезь всех слухов, пикантных событий и скандальных связей при реннском дворе, а уж это давало ему такие неограниченные возможности, что Ликонт мог гордиться собой. Беспокоила только необыкновенная настойчивость Нивелийской леди, но пока что можно оставить всё, как есть: время было его союзником.
Скандал замяли; слово леди Марион против слова леди Августы.
И всё же третий скандал за прошедший месяц стал последней каплей для Северины: чаша весов дрогнула, увлекая бывшую верную незаменимую помощницу вместе с собою вниз. Императрица пожелала отправить её подальше от двора — и предложение Ликонта пришлось как нельзя кстати. Синей баронессе были не рады в Авероне — по крайней мере, сейчас — а в Валлии для неё открыта, можно сказать, новая жизнь.
Северина прокрутила разговор в голове несколько раз, прежде чем позвать леди Марион — удивительно, но даже ей было сложно вести подобный разговор с баронессой, хотя императрица много лет, без всякого сожаления изгоняла неугодных придворных со двора.
Марион выслушала её с непробиваемым выражением лица. Как всегда, баронесса не высказала своего недовольства, не проронила ни слова против императорской воли, но Северина знала — в этот самый момент она потеряла самое главное, что было в её личной помощнице и телохранителе — преданность. В тот миг, когда императрица начала говорить, с каждым словом, от которого каменели черты посеревшего лица баронессы, она по капле теряла её верность, её лояльность к патронессе, её готовность порвать в клочья тех, кто угрожал бы авторитету, репутации, здоровью и жизни императрицы. И это оказалось тяжело.
— Скажи мне что-то, — не выдержала тогда Северина, устав ждать от неё реакции. — Марион!
Воительница смерила её взглядом — таким, каким она смотрела на Августу в моменты её диких выходок — и очень спокойно спросила:
— Что вы хотите от меня услышать, ваше величество?
И в тот миг Северина поняла, что доверительные разговоры остались в прошлом. Синяя баронесса могла молчать — но никаких слов не требовалось ей, чтобы осознать главное: Марион не забудет предательства и унижения, пережитого в рабочем кабинете императрицы. А значит, об этом нельзя забывать самой Северине, ведь жалость к неприятелю — самая худшая вещь из возможных. Она не могла считать отныне леди Марион другом, а значит, баронессе придется провести в Валлии долгие, долгие годы…
Марион вспоминала об аудиенции, сидя верхом на коне и в полном облачении. Она, как капитан столичной стражи, и её воины сопровождали делегацию до самого выезда их из города. Это был последний день её службы у императрицы. Северина отпускала её домой, в фамильный замок Синих баронов, чтобы привести дела в порядок и должным образом подготовиться к переезду. Принцесса Таира с эскортом отправлялась в Галагат уже через три месяца — монархи спешили, заключая союз, едва выдерживая положенные церемонией сроки — а с ней отправится в путь и сама Марион.
Пожалуй, лишь печальные известия из дому, полученные накануне аудиенции, помогли ей держаться, не поддаваться уничижительной волне, окатившей, казалось, всё её существо. Никогда прежде Марион не чувствовала себя настолько раздавленной, побитой и униженной — как старая брехливая псина, которой дает пинка хозяин…
Письмо, полученное накануне, было написано управляющим и имело крайне лаконичное содержание: благородный сэр Кеннет, занимавшийся воспитанием Синего баронета Михаэля, тихо скончался во сне от затяжной хвори, кончину от которой давно пророчили все лекаря…