Я стану твоим врагом
Шрифт:
— Будет сделано, ваша светлость.
На главной площади у храма Единого было не протолкнуться. Они пришли сюда задолго до начала церемонии, успешно сбежав из-под бдительного ока сэра Эйра, но даже они не смогли подобраться ближе второго ряда столпившихся вдоль красного коридора горожан. Выстроившиеся по обе стороны прохода стражники оттесняли напиравший народ, не позволяя и шагу ступить тем, кому повезло оказаться в первом ряду, и не позволяли приблизиться к входу храма, оставляя пространство свободным для августейших посетителей.
К долгожданному браку между двумя державами, заключившими мир,
Первыми на церемонию прибыли король Харитон и Северина — оба едва ли терпящие друг друга, но вынужденные отныне сосуществовать мирно — за ними принц Орест, появление которого вызвало шквал восторженных приветствий среди народа, и наконец — крон-принц Андоим, махали которому горожане не менее усердно, заручаясь его добрым отношением по приходу к власти.
Как только богато украшенные кареты отъехали, оставляя на ступенях храма всех августейших, по проходу потянулись придворные, которым дозволено было присутствовать на храмовой церемонии.
Фео и Фло узнавали некоторые лица — герцог Ликонт ехал впереди всех, чуть в стороне от общей массы, одетый в парадный военный мундир, с той неизменной выправкой, которая выдавала в нём отличного наездника и воина — то, чего не смогло его лишить даже собственное увечье. Стальная правая рука лежала очень спокойно на поводьях, а взгляд прищуренных синих глаз охватывал, казалось, сразу всё: беснующийся народ, скопившийся на площади, с трудом сдерживавших народную массу стражников, ворота центрального входа храма, и даже холодное, светло-серое небо над головой.
За генералом тянулась стройная колонна пышно наряженных придворных, занявших свои места на нижних ступенях храма, среди которых мелькнуло знакомое им лицо леди Марион, и наконец, в самом конце красного коридора, появилась открытая карета с золочёным гербом.
Народ встретил долгожданное появление августейшей невесты дружным рёвом, топотом и рукоплесканиями — шум поднялся такой, что Флорика, не выдержав, заткнула уши, беспокойно глянув на брата.
Феодор смотрел.
Длинные белые, как снег, локоны Таиры спускались на хрупкие плечи, вились вдоль стройной спины — и блестевшие в волосах звёзды сплетались в диадему, венцом украшая прелестную головку. Принцесса улыбалась — всем горожанам в целом, и ему, только ему одному в частности — а на шее её блестел свадебный подарок крон-принца — его подарок…
Белое до синевы, шелковое платье охватывало тонкий стан; и весь облик аверонской принцессы был неземным, воздушным — о Единый, она не должна принадлежать Андоиму, нет, только не ему, да что же это, он спускается по ступеням, протягивает к ней грязные руки…
Флорика повисла на плечах брата, всем весом пытаясь удержать на месте.
— Фео, нет! — горячо зашептала ему на ухо сестра, вцепившись в рубашку. Феодор рванулся, едва не оставив в её руках целый рукав, зло зашипел, отмахиваясь от сестры. — Они не пропустят тебя, Фео! А если прорвёшься… они тебя бросят гнить в тюрьму, и даже миледи не вытащит оттуда… Фео, не оставляй меня! — Флорика наконец взяла нужную ноту, даже всхлипнула, шмыгая носом ему в ухо. — Мне страшно! Прошу тебя, не бросай меня одну!
Это подействовало. Брат перестал вырываться, обмяк, провожая безумным взглядом исчезавшую в воротах храма прекрасную Таиру. Крон-принц Андоим вёл её за руку, и принцесса — его принцесса —
Как только все придворные зашли в храм, двери за ними закрылись, и церемония началась. Народ и не думал расходиться с площади: женщины готовили цветы, собираясь забросать ими новобрачных, почётный караул выстроился вдоль ступеней, готовясь отдать честь будущим королю и королеве Валлии, и то тут, то там прокатывался восхищенный гул: прекрасную Таиру обсуждали, ею гордились, и не могли нарадоваться столь выгодному браку, который, наконец, закрепит мир в ослабевших после долгих лет войны державах.
Флорика держала брата за руку, крепко, опасаясь, что его могут оттеснить толпой, и тогда она окончательно потеряет его — но Феодор и не думал вырываться, просто стоял, стоял всё это бесконечно долгое время, не отрывая глаз от дверей храма.
Даже их вчерашний визит к Большому Питону не смог затмить сегодняшнего события для Феодора. Питон был краток: отныне близнецы работали на него. Им даже пообещали платить — долю того, что они сумеют раздобыть за ночь, а позже, как только они докажут свою лояльность ночному королю Валлии, они могли рассчитывать на половину ценности награбленного добра. Отказа Питон не принимал; Фео и Фло понимали это, идя на встречу. Близнецы, с их удивительной способностью просачиваться в мало-мальски пригодную для этого щель, оказались для Питона и впрямь бесценной находкой. Их приняли в общину, не спрашивая на то их согласия; теперь всё, что они могли сделать, чтобы как-то выбраться из темной стороны городской жизни — подняться в этой странной подпольной иерархии на самую вершину. А уж тогда…
Что будет тогда, Фео и Фло не загадывали. В воровской среде, куда их определил Большой Питон, близнецов приняли хотя и не с распростертыми объятиями, но с определенной заинтересованностью: уже в первую ночь, во время их первого грабежа, брат и сестра проявили себя достаточно, чтобы заслужить уважение подпольщиков. Близнецы не гордились тем, что делали, но и держаться стороной не стали: отмалчиваться было не в их привычке. Они понравились общине, но что могло выйти из этой невольной службы, Фео и Фло оставалось лишь гадать.
Толпа давила всё больше: Флорика нетерпеливо дёрнула плечом, отталкивая наседавшую на неё старуху — та не отставала, грузно навалившись ей на спину.
— Совесть-то поимей, болезная! — проорала наконец девушка, оборачиваясь к бедно одетой женщине с седыми волосами. — Куды прёшь?!
Вокруг переговаривались сотни возбужденных церемонией горожан, капитаны стражи отдавали приказы, перекрикиваясь друг с другом, общий гул поглощал, казалось, любой тонущий в нём звук. Но зазвучавший голос нищенки услышал даже Феодор, оторвав наконец взгляд от плотно сомкнутых храмовых дверей.
— Грядёт большой мор, — гулко и низко проговорила женщина, вращая огромными, безумными глазами. — Многие умрут, многие погибнут! Береги брата, дитя, ибо он подарит свой поцелуй самой смерти!..
Окружавший их народ зашевелился, оборачиваясь к сумасшедшей старухе. Флорика поёжилась, оглядываясь на брата. Взгляд странной женщины обратился к Феодору, и парень едва не вздрогнул, заглянув в бесцветные, жуткие глаза.
— О-о-о… — нараспев протянула старуха, — вижу большую горе и большую жизнь… Мальчик мой! Так должно быть! Невинная рука, управляющая ночным миром, вернёт городу спокойный сон… Сила двух повергнет королевскую династию в прах…