Я стройнее тебя!
Шрифт:
— Мулла, — вежливо говорит она, хватаясь за это слово, как за нарядный платочек. — Муллы бывают у арабов, да?
— У мусульман.
— Так значит, ваш… хм… Этот человек мусульманин, а вы…
— Я еврейка. Почему я, по-вашему, в курсе всего происходящего? Согласитесь, наш народ прошел тяжелые испытания, но в Америке евреи добились больших успехов. Мы умны, трудолюбивы и процветаем, а к некоторым вещам подходим особенно продуманно. Мы откладываем деньги, чтобы обеспечить себе счастливую старость, и вот поэтому мы первыми начали покупать отличные квартиры в кондоминиумах,
— Что заподозрили?
Глория качает головой, как человек, который не хочет, чтобы вы похлопали ее по спине.
Если эта женщина будет еще вот так сидеть, не дыша, она умрет прямо здесь, и что тогда? Бетц действует, как врач с дефибриллятором, — пациентку надо встряхнуть.
— Так вот, насчет того слова, Ихтус.
— Это я объясню позже.
— А тот рисунок на коре, который я вам дала. Это рыба или что?
— Потом, — отвечает Глория. Приподняв узенькие плечики, она возвращается к начатому и доводит свою мысль до конца, который, как они обе знают, уже близко. — Мы первыми поехали в путешествия по путевкам, часто нас отправляли дети, например, в подарок на день рождения, и мы первыми оказались на пляжах Майами, милая, и отели там роскошные. Но послушай, пусть мы, наверное, устали от долгой жизни, от семьи и понимаем, что заслужили отдых, но мы же не дураки. Мы чувствуем, когда становимся больше не нужны. Я говорю это как мать, а матери всегда знают.
Бетц бормочет:
— Не всегда.
Мир сейчас такой, что родители делают с детьми страшные вещи и считают, что это им на пользу, а ее мать вообще не представляет, что натворила.
Но Глория ее не слышит, она продолжает:
— Когда оказываешься в первых рядах, то первым замечаешь, например, кто поехал в Париж или Сан-Сити, и задумываешься, почему некоторые из них никогда не вернулись… Черт возьми, не заставляйте меня доводить эту мысль до конца.
— Можете не говорить, если не хотите.
— Это пока только пробная программа, и если мы поторопимся, то успеем все остановить.
— Так это программа!
— Ее называют «Решения».
— Ужасно.
— Не волнуйтесь, — улыбается Глория. — Мы кое-чего стоим. Во Франции во время Второй мировой войны это называлось Сопротивлением. Vive…
Но Бетц все еще пытается разобраться, что к чему.
— Ну да, то есть ваш приятель — мулла, а монахи и монахини…
— Они тоже в этом задействованы.
— Но они католики. А вы еврейка.
— Да. Я еврейка. А Ихтус — это христианский символ. А некоторые из нас — просто люди. Перед Богом все равны. Мы вместе занимаемся общим делом.
— Вы так и не сказали, что это за дело. Вы армия? Политическая организация?
— Слишком поздно заниматься политикой, девочка. Это даже не революция. Мы просто… — она смотрит на собственные руки. — Когда все плохо, хорошие
Бетц считает до двадцати, и, поняв, что Глория больше ничего не собирается говорить, спрашивает:
— Так что же. Хм. Что вы собираетесь сделать?
Глория смеется.
— Милая, мы сделаем все, что в наших силах. — Она повышает голос. — Эй, Дэйв. Вот это оно и есть, там, впереди. У того столба поверни направо. Видишь тотемный столб?
— Куда мы едем?
— К Ахмеду, помнишь, я говорила? Дэнни, мальчик мой, ты доверяешь мне?
— Он спит, как мне кажется, но я уверена, что он доверяет вам.
— Дэйв. Дэйв Берман, а ты доверяешь мне?!
— Как вам будет угодно.
— Этого мне мало! Находишься ли ты на самом деле искренне и бесповоротно на моей стороне?
Дэйв быстро отвечает:
— Да, мадам.
— Отлично, — говорит она. — Когда мы приедем, вы, ребята, подождете в машине. Будьте готовы поехать дальше, как только я скажу, что пора. Сюда!
Внедорожник резко сворачивает с дороги на посыпанную гравием дорожку, ведущую к двери фургона для негабаритных грузов, основательно закрепленного на месте. К металлической двери ведут кирпичные ступеньки, под крышей над крыльцом горит желтая лампочка. Не успела машина остановиться, как дверь распахнулась. С радостным смехом Глория выскакивает из машины.
— Ребята, ждите меня здесь, — бросает она через плечо. Слегка вскинув голову, чтобы пышно легли волосы, она взбегает по ступенькам, как девчонка. — И помните, о чем я вам говорила.
— Это безумие, — заявляет Бетц, — ехать неизвестно куда в машине этой пожилой дамы.
— Она не кажется старой.
— Я разглядела ее вблизи, она действительно старая. — Бетц вздрагивает, представляя, с чем предстоит столкнуться самой через некоторое время. — Девочкам лучше знать.
— Ну да, конечно, это безумие, — соглашается Дэйв.
— Она же может завезти нас куда угодно!
— Ну, пока за рулем я, не может, но вообще-то я с тобой согласен.
Они разговаривают тихо, чтобы не разбудить Дэнни, который спит, прижавшись щекой к стеклу, на котором видна капелька слюны.
— Я хочу сказать, это же может быть опасно.
— Правило номер один. Главный тот, у кого есть машина.
— Сомневаюсь. — Бетц наклоняется, чтобы Дэйву был лучше слышен ее шепот. Заметив это, он подвигается и поворачивается к ней, чтобы ничего не упустить. Впервые их лица оказались настолько близко. Они окружены темнотой. «Мы здесь вдвоем». Странно, но ей кажется, что она с ним наедине. — Она оставила ключи. Может, нам просто уехать?
— И что потом?
— Ну да. Мы в пустыне, черт возьми.
— Вот именно, — вздыхает он. — Да, Бетци, как ни странно, но лучших вариантов у нас сейчас нет.
— Это же не «подземная железная дорога», да? — Это не вопрос, а утверждение.
— Более того, это наш единственный вариант.
— Почему это, Дэйв?
— Ну что, хочешь узнать всю правду? Пока вы разговаривали на парковке с этой самой Глорией Кац, я пошел взять свой бумажник из «сатурна». Машину угнали.
— Вот те на.