Я тебе не враг
Шрифт:
Либо он перейдёт на мою сторону, либо я переберусь к нему. А потом приходит отрезвление: не будет ни того ни другого. Ничего из того, чего я боюсь и желаю одновременно.
— О чём задумалась? Отпуск не пошёл впрок? — медсестра Люба, лет на семь меня старше, была любопытной, но беззлобной. Мы с ней часто дежурили вместе.
— Нормально прошёл.
— А куда ездили, если не секрет?
— В Беларусь.
После моего исчезновения на работу по электронной почте в отдел кадров пришло заявление на очередной отпуск. Это так Ледовский
Позвонили моему отцу, тот подтвердил мой отпуск по семейным обстоятельствам. Конечно, на работе подумали, что я просто зарвавшаяся и взбалмошная богачка, которая абсолютно не считается с графиком отпусков. Я объяснять ничего не стала. Пусть считают, некоторые стереотипы не переделать.
— Пойдёмте чаю попьём? — Люба была одной из немногих, кто относился ко мне без предубеждения.
— Пойдём. У меня бутеры есть.
— Вы какая-то другая стали. Мужчину себе нашли. Простите, что я вот так, без обиняков, можете не отвечать, но у меня глаз намётан. Три развода за плечами, как никак!
Я предпочитала отмалчиваться и отделываться полунамёками. К счастью, это было несложно: Люба была болтушкой.
Подробности своих разводов она рассказывала с удовольствием. С неким оттенком гордости: первый муж оказался пьяницей, второй — драчуном, третий — почти идеал. «Только баб любил», — вздыхала Люба.
К одной из соперниц третий муж и сбежал, с тех пор она недолюбливала всех женщин разом. Кроме некоторых, по её собственному признанию.
А вот когда к нам приходили мужчины, она делалась сама воздушность и любезность!
И вот сейчас, когда в половине двенадцатого ночи к нам позвонили, она встрепенулась, подобралась, как услышавшая звук трубы к атаки боевая лошадь. Тряхнула гривой, ой, нет, копной светлых волос — и отправилась к полуночному посетителю.
Наша ветклиника обслуживала разных людей. Цены были не сказать, чтобы очень дорогими, хотя в некоторых районах можно было найти подешевле. И всё же мы ценились за добросовестное отношение к питомцам клиентов.
Поэтому ночные визиты с раненым зверьём были не редкостью. Я и сейчас обрадовалась визитёру, не пришлось отвечать на допрос Любы о новом мужчине. Говорить о нём совсем не хотелось, напротив, мечталось забыть. Присвоить себе воспоминания о нём, но нашей случайной связи, о сексе, самом умопомрачительном, который я могла себе вообразить.
И я затолкаю эти воспоминания в пыльный шкаф памяти, чтобы потом, в одиночестве, редко, когда мне будет тошно от собственной правильности, доставать их и перебирать, как изъеденный молью пушистый воротник. Дотрагиваться до меха, вспоминая его прикосновения. Я оставлю себе иллюзию, что он тоже меня запомнил.
А я со временем совсем перестану узнавать его тяжёлый ледяной взгляд…
— Елизавета Евгеньевна, тут вас спрашивают, — Люба выглядела притихшей. Чего с ней почти не бывала. Так она дама бойкая, за словом в карман не полезет.
Значит, в приёмной ждёт недовольная посетительница.
— Иду. Она там одна.
— Где? — удивилась было медсестра, но тут же поняла, о ком я. И совсем с лица спала. — Там мужчина. Он вас спрашивает, говорит, чтобы вы срочно вышли.
— Я его боюсь. У него такой взгляд, будто сейчас по горлу ножичком чик. — Люба заговорила шёпотом, а я всё не двигалась с места.
Ноги не слушались, руки затряслись. А в голове теснились мысли, одна хуже другой: это он, конечно, он, больше некому. Он снова нашёл меня, но зачем? Опять увезти в другую страну? Не поеду.
Как не поехать? Как ему не подчиниться? Даже если рядом нет амбалов в чёрных костюмах, я всё равно пойду за ним. Буду себя оправдывать страхом, обстоятельствами, много чем, но пойду. Из любопытства. Нет, снова вру. Врать пошло, а я вру. Всем вру и самой себе.
— Но я рядом буду, вы не бойтесь, если что, тревожную кнопку нажму.
К счастью, моё замешательство Люба истолковала по-своему.
— Он один?
— Нет, Елизавета Евгеньевна. С ним бультерьер молодой. У нас вроде недавно не был, я бы запомнила. Такой тигрового окраса, породистый, дорогой и холёный.
Услышав про Самсона, я встрепенулась и, наконец, поднялась на ноги. Профессиональный долг позвал, и просто я была к этому кобелю неравнодушна. Больше, чем к кобелям на двух ногах.
— Он ранен?
— Нет, вроде. Но если что, я рядом. И тревожная кнопка. Елизавета Евгеньевна, что с вами? На вас лица нет.
Люба была по-женски проницательной. Жалостливой, доброй, поэтому к ней липли мужчины, в поисках тепла, ласковых всёпрощающих рук и смешливой натуры.
А я никогда не могла смеяться просто так, радуясь сегодняшнему дню. А огорчаться умела.
— Давайте условимся. Вы мне говорите: «Дайте мне скальпель», а я уж нажму!
Всё это я слушала вполуха, ноги сами несли меня к нему. Что я скажу?
— Здравствуйте, Елизавета Евгеньевна, а мы, вот, к вам. Узнали?
— Узнала, Яков… простите, не знаю, вашего отчества.
— Просто Яков. Для вас. У меня тут бультерьер.
Я старалась не смотреть на этого светловолосого обходительного «профессора», как я окрестила его ещё в нашу первую встречу, мне от его внимания было не по себе. И всё же я радовалась, что не ошиблась в предположениях. Почти не ошиблась.
Самсон в строгом ошейнике и наморднике неистово вилял толстенным хвостом и поскуливал. Потому что его не пускала ко мне железная рука в бархатной перчатке.
— Что с ним? Проходите в смотровую. Надо заполнить документы, вет. паспорт на собаку имеется? Прививки, чем болел?
Этот деловой тон окутывал меня бронёй, я за ним пряталась от волнений, мыслей, от разочарования.
В смотровой я отдала документы Любе, и она принялась щёлкать клавишам клавиатуры
Яков поставил Самсона на стол для осмотра и тихо шепнул мне: