Я тебе не враг
Шрифт:
— Не могу, на нас смотрят!
— Никто не смотрит, все заняты собой.
Он был прав. И он держал руку между моих сжатых ног, а я мысленно молила, чтобы сейчас что-то случилось, и всё это оборвалось.
Пальцы Семёна оглаживали бугорок клитора через тонкую ткань трусиков, и мне сделалось жарко. Возможно, он прав. Лечь на пол под стульями, раздвинуть ноги и закрыть тему, но мне было противно. Я не шлюха, пусть некоторое время назад так о себе и думала.
Меня нельзя трахнуть между делом. Между двумя театральными актами устроить
— Убери руку, или я уйду! — прошипела я.
Но он закрыл мне рот поцелуем. Целоваться Семён умел, руку убрал, и я позволила впиться в свой рот, постаравшись расслабиться. Он был мне приятен? Когда мы целовались, когда я чувствовала нежные прикосновения его языка к своему, мне нравилось.
— Ты сводишь меня с ума, детка!
Свожу, а ты меня — нет! Что-то между нами было неправильное. Гадкое, как мокрая после дождя скамейка в парке.
— Перестань, пожалуйста! — сказала я тихо, но твёрдо, оттолкнув его снова. Легонько, чтобы не привлекать внимания.
Дура я, надо было настоять на местах в партере, сейчас бы этого не было. Или отдаться ему до выхода, ещё дома.
Телефон брякнул сообщением.
— Пусти, дай посмотреть!
— Это так срочно?
Ирония в его голосе и какая-то скрытая злость заставили напрячься.
— Может, и да. С работы или отец.
Упоминание об отце заставили его отодвинуться скорее, чем все мои жалкие потуги ранее.
«Немедленно выходи в коридор, первый поворот налево. Я жду».
Без подписи, с неизвестного номера, но сердце заколотилось так, что в глазах потемнело.
— Что с тобой, Лиза?
— Мне надо выйти ненадолго.
— Я с тобой.
— Ну уж нет! Я одна. Мне надо выйти отдышаться, а не трахаться! — бросила я ему в лицо и, не дожидаясь ответа, выскользнула в дверь, сжимая сумочку и телефон.
Что, если это ошибка, сообщение предназначалось не мне? А сердце всё стучало, хотело верить в чудеса. И ноги не сгибались, меня пошатывало. Ладони сделались сухими и холодными.
В коридоре, покрытом красной ковровой дорожкой, было тихо. Мимо прошла девочка в униформе театра и странно на меня посмотрела. Наверное, выгляжу я так себе. С растёкшейся помадой, как Соня, мачеха, во времена её работы в эскорте. Она бы не ломалась вовсе, а мне не к чему терпеть то, что не нравится.
Никогда не курила, а сейчас подумала, что с удовольствием бы затянулась сигареткой.
Вечер был безнадёжно испорчен. Что я стою тут и выжидаю? Посмотрела на экран телефона, но он молчал.
Первый поворот налево? Кажется, там указатель, ведущий в женский туалет. Правильно, приведу себя в порядок, пока Семён вслед за мной не вышел, и уеду на такси домой. Не сегодня, мой несостоявшийся любовник!
И всё же перед самым поворотом я остановилась, будто собиралась сделать шаг в неизвестное. И тут же себя мысленно обругала: дурочка ты, всё это шутка или ошибка.
Вся моя надежда — сплошная ошибка и рана,
И ты забудешь его лицо. Его прикосновения. Но не хочешь забыть.
Я покачала головой, усмехнулась и повернула за угол, где столкнулась лицом к лицу с Ледовским.
11.1
Он не дал мне время сообразить и сказать что-либо, схватил за запястье и повёл в мужской туалет.
А я молчала. И позволяла ему это. Кровь прилила к щекам, я уже понимала, что ничего не скажу, пока он сам не объяснится. Впрочем, он не собирался.
Толкнул дверь и увлёк меня за собой.
— Что вы делаете? — выдохнула я с какой-то тупой растерянностью.
— А ты?
Дверь закрылась, но в любой момент кто-то мог войти.
— Я? Пришла в театр, — наконец, решилась посмотреть в его холодные, полные немой ярости глаза. Я так долго его не видела, и так долго мечтала увидеть, что не могла поверить, что всё это происходит наяву.
— Я видел.
Он резко развернул меня к себе и прижал спиной к стене между умывальником и сушилкой. Сумочка полетела на пол, вслед за мобильником. Наверное, разбился, но сейчас мне было это даже на руку.
— Сюда кто-то войдёт, — выдохнула я, когда он, держа меня за запястья, принялся целовать мой рот.
— Не войдёт, — коротко ответил он и продолжил. Его губы, мягкие, властные, его язык обследовали мой рот, и я подалась навстречу, чувствуя, что сейчас упаду. Свет сделался приглушённым, или это у меня потемнело в глазах?
У меня под ногами разверзлась пропасть, и всё, что меня удерживает на краю, это его руки, его рот, его жаркие, пьянящие поцелуи, оставляющие на коже шеи следы. Печати, тавро, как клеймят животных, чтобы сразу знать, кому они принадлежат.
Я чувствовала себя бабочкой, раскинувшей крылья, её вот-вот пригвоздят булавкой к доске, а она и не делает попыток улететь. Она глупая, как и я. А он будет стоять надо мной и смотреть, поместит под стекло, чтобы доставать время от времени и любоваться безупречностью линий и чистотой цвета крыльев. Или он разочаруется во мне и отпустит на волю?
Голова горела огнём, я едва ли соображала, что со мной происходят. Плыла по реке наслаждений, предвкушая самое главное.
Мои руки давно стали свободны, но эта свобода нужна была лишь затем, чтобы обнимать его, прижиматься и дрожать.
— Кто он тебе? — последовал вопрос. Хлёсткий, холодный, как удар плети.
— Никто, — прошептала я, чувствуя, как его рука спускает бретельку платья, освобождает грудь из-под тонкого бюстгальтера и принимается выкручиваться сосок. Я вздрагиваю, ойкаю от боли и испуга, но вскоре привыкаю к ласке, и теперь она больше не кажется мне наказанием.
Он смотрит мне в глаза, заставляет не отводить взгляд, и я выдыхаю:
— Я не была с ним.
— Врёшь!
— Не была. Я ни с кем не была, кроме тебя.