Я тебе верю
Шрифт:
Юля не могла не слышать их взволнованной беседы, но даже когда начала понимать, что произошло, какие-то таинственные, неизведанные защитные силы ее хрупкого существа словно отгородили ее от чудовищной действительности, отторгая от нее информацию, которая безжалостно разрушала молодую жизнь, любовь, счастье.
Тем временем в парке народу все прибывало и прибывало. По всей вероятности, насмотревшись ужасов, люди хотели отвлечься, обрести спокойствие в окружении бесстрастной природы. Но, увы, разговоры звучали все на ту же тему – такова природа человека, любящего
Казалось, обрывки фраз, восклицаний, сожалений, сливаясь в одну аморфную, бесформенную массу, окутали Юлю со всех сторон и сейчас раздавят ее вместе с ребенком. Она вдруг отчетливо поняла, что ждать Нику бесполезно и надо скорее возвращаться домой.
Юля посадила маленького Нику в коляску и поспешно, почти бегом, направилась к выходу из парка, но не к тому, через который вошла, а к дальнему, от которого чуть дольше было идти к дому…
Пройдет еще не один день, пока она вернется из своего беспамятства, чтобы полной чашей испить непостижимое, непереносимое горе утраты. Только заботы Ольги, тоже едва справляющейся с навалившейся на семью бедой, и тревога и ответственность за малыша удержали ее от самоубийства. Нет, она не считала самоубийство проявлением слабости или отчаяния, просто полагала, что если допустима эвтаназия, когда у больного нет никакой надежды и все кончено, то почему нельзя принять подобное решение, если жизнь уже закончилась и остается лишь бессмысленное продолжение физического существования. Но этими мыслями она не делилась с матерью. Только любовь к ней и к маленькому Нику, ЕГО сыну, остановили ее на грани принятия рокового решения.
Алексей решил ехать в Бутово как можно раньше, чтобы застать дома Юлю, – мало ли по каким делам она могла убежать прямо с утра, ведь не на экскурсию она отправилась из своей молдавской глубинки в Москву.
Он подъехал к дому на улице с необычным названием Знаменские Садки ровно в семь утра. Войти в парадное не смог – не знал нужных цифр кодового замка – и стал ждать, когда появится кто-нибудь из жильцов. Рассчитывать следовало скорее на выходящих из дома, нежели на входящих, ибо кто же в такую рань ходит с визитами? Разве только я, подумал Алексей и тут же решил, что у него особые обстоятельства.
Оказалось, что особые обстоятельства не только у него – бесшумно подкатила милицейская машина, из которой вышел немолодой старший лейтенант и стремительно, с неожиданной для его почтенного возраста юношеской прытью буквально подскочил к Алексею.
– Что, код забыли? – спросил он.
– Да нет, я его просто не знаю, – ответил Алексей. – Если позволите, я с вами войду.
– А чего ж не позволить, особливо если вы в девятую квартиру.
– Как вы догадались? Я именно туда и направлюсь, – улыбнулся Алексей.
– Кто бы сомневался, – хмыкнул милиционер, отпер дверь своим ключом и жестом пригласил Алексея войти. – Видать в первый раз, ежели кода не знаете.
– Действительно, я впервые приехал сюда. Но вы чего-то недоговариваете. Объясните, пожалуйста,
– Вы, господин хороший, откуда свалились или прикидываетесь простачком? – старший лейтенант уставился на странного, с его точки зрения, посетителя, с удивлением и сожалением – вроде на лоха не похож, а ведет себя непонятно.
Алексей начал терять терпение. Он извлек из кармана свою визитку, протянул блюстителю порядка и уже совсем другим тоном обратился к нему:
– Так. А теперь давайте все по порядку. Вот моя визитка. Если нужно, могу и паспорт предъявить…
– На кой мне ваш паспорт, извините, конечно, – перебил его милиционер.
– Это ваша проблема. А теперь попрошу для порядка и вас представиться – все-таки лучше общаться со знакомым человеком, нежели с незнакомым.
– Да пожалуйста! – Милиционер показал свое удостоверение. – Только не пойму, зачем вам эти заморочки.
Алексей внимательно изучил документ.
– Анатолий Петрович, я пришел сюда справиться о судьбе молодой девушки, которая приехала из Молдавии и никого здесь не знает. Я полагаю, что у нее серьезные неприятности. Возможно, она ищет решение своих проблем в Москве, хотя мы теперь живем в разных государствах.
– Вот именно! – неожиданно обрадовался старший лейтенант. – Пойдемте со мной в девятую квартиру, и вам сразу станет понятно, какие такие серьезные неприятности у вашей молдаванки.
Они вошли в лифт, поднялись на третий этаж.
Анатолий Петрович позвонил в дверь.
Открыла заплаканная пожилая женщина.
– Это опять вы? Но я же все сказала вчера, сколько можно… Я ни в чем не виновата… я же не знала, чем они тут занимаются…
– Гражданка, не стоит прикидываться невинной овечкой, вы прекрасно все знали! А виноваты вы уже в том, что сдавали комнату гражданам другого государства, не имеющим регистрации, к тому же не платили налогов с дохода. Это вам ясно?
– Доход… скажете тоже! Копейки…
– И с копейки полагается платить налог. Ну, это суд разберется. Мы вот с товарищем – он подмигнул Алексею – пришли за ихними паспортами. Вчера девицы дали показание, что вы документы взяли и оставили у себя…
– Я?! – женщина с такой силой и негодованием шлепнула себя ладонью по груди, что в ответ раздался странный глухой звук.
«У нее эмфизема легких – подумал Алексей и тут же мысленно одернул себя, – нашел время ставить диагноз!»
– Да я все время на даче, сюда и носа не кажу. Я и паспортов-то их не видела! – продолжала негодовать женщина.
– Так кто же вам эти копейки-то платит?
Под натиском вопросов и доводов милиционера она слегка струхнула.
– Кто им работу дает, тот и платит. И паспорта наверняка у него, поганца!
Алексей стоял, застыв в нелепой позе, чуть подавшись вперед, словно хотел о чем-то просить хозяйку.
Страж порядка взглянул на него.
– Что это с вами? Не ожидали такого? Да все просто: сутенер снимает помещение, сам рассчитывается с хозяйкой, паспорта отбирает, чтобы не сбежали девки-то. Ну и выручку берет себе, а им потом кое-что выплачивает.