Я тебя не хотела
Шрифт:
— Как ты? — спросил, преодолев ком в горле.
— Хорошо. А ты? — серые глаза сверкнули так близко.
— Нормально.
Разговор не клеился. Я не знал, что говорить, не знал, что вообще хотел бы сказать. Много чего, конечно, но… Поэтому пока просто наслаждался тишиной в её обществе, вдыхая нежный аромат.
— Ты сменила духи? — вот вообще не собирался говорить этого вслух.
Аня посмотрела удивлённо, но потом снова уставилась
— Да. Те надоели.
— А мне нравились.
Должанов, ты идиот. Как пятнадцатилетний подросток, ей Богу.
Прошло ещё минут десять, как из палаты вывалился Шевцов. Белый как стена, глаза стеклянные, а на руках кровь. Мы с Аней синхронно подорвались с кресел и замерли перед ним. Сердце стучало гулко, когда я стал осознавать, что новости могут быть любые. Потому что Шевцов просто свалился к нам с Аней в объятия в молчании.
— Не молчи, долбанный ты придурок! — прохрипела Аня в стальном кольце рук этого медведя.
— Я первый взял её на руки, представляете? Мою дочь, — нерушимый, абсолютно монолитный человек сейчас захлёбывался в эмоциях, и я чувствовал, как дрожат его руки. Они у него никогда не дрожали. — Она такая… розовая. И она моя, Ромыч, прикинь? Моя!
Аня рассмеялась и обняла друга, я хлопнул его по спине.
— Слушай бро, трёхкилограммовая женщина превратила тебя в желе.
— Счастливое желе! — добавила Аня.
— Вообще-то, три четыреста восемьдесят.
Медсестра принесла Лёхе салфетки и сообщила, что Янке дали снотворное, потому как она сильно вымоталась. Малышку взвесили, помыли и отправили с медсестрой в палату.
— Вам бы домой сейчас, Алексей Викторович, отдохнуть.
Не стоит упоминать о взгляде, который она получила от Шевцова.
Спустя час мы распрощались, и я предложил Ане подвезти её. Она согласилась. Совсем не удивился, когда назвала адрес деда. По дороге мы разговаривали. Я узнал, что она теперь работает в университете, преподаёт физику на той же кафедре, что и её дед когда-то. Профессор уже месяц как встал с коляски и жутко возмущён тем, что ему не разрешают ходить без палки-костыля. Знакомая упёртость.
У дома я вышел, чтобы проводить её до подъезда.
— Спасибо, Ром.
— Угу.
— Присмотри там пока за Лексом, пока Янка в больнице. Он товарищ горячий.
— Ага, только вот, думаю, просидит он под дверью её палаты всё это время, если внутрь не пустят.
— Его попробуй не впусти! — Аня снова рассмеялась.
У неё такой чистый,
— Знаешь, я бы тоже так хотел. С тобой.
Это сильнее меня, и сдержаться не получилось.
— Ром…
— Не надо. Ничего не говори. Я знаю, что упустил, Фенек, знаю. Но я бы всё отдал, чтобы оказаться на месте Лекса и увидеть первым нашего ребёнка.
Аня отвернулась. Посмотрела куда-то на грязную, расписанную не пойми чем стену подъезда.
— Тебе пора, — сказала глухо. Совсем не тем звонким голосом, которым смеялась всего пару минут назад.
И я ушёл. Мне и правда было пора. Только внутри всё так выло и стенало, будто и не было этих четырёх месяцев, будто сердце вырвали только вчера, и края раны снова открыты.
Вечером я снова решил пить. Бутылка на столе, стакан рядом. Медлю. Сам не знаю почему.
В дверь раздался звонок. Кого ещё принесло? Может Лёха? Медсестре всё-таки удалось выпихнуть его из больницы.
Распахнул дверь, но тут же проглотил шуточку про то, что стаканы уже давно стынут в ожидании тоста за Алису Алексеевну. Потому что на пороге стояла Аня. В руках сумка, рядом на полу чемодан. В глазах неуверенность.
— Ты точно этого хочешь? — голос её дрожал. — Потому что это может быть непросто. И потому что… вот.
Она протянула мне листок с каким-то тёмным треугольником. Потребовалась пара секунд, чтобы осознать, что это не что иное, как распечатка УЗИ. И прямо в середине треугольника я вдруг чётко различил очертания: круглая голова, маленький нос…
Я поднял глаза и посмотрел на то, как Аня в ожидании кусала губы.
— Так что если нет, то…
Господи, мы уже несколько минут стояли на пороге.
— Замолчи.
Надеюсь, она не посчитала меня неандертальцев, затаскивающим свою женщину в пещеру. Потому что именно так я и поступил.
А потом был поцелуй. И ещё один. И наше дыхание. Её стоны. Мои стоны. И холодный пот, когда я проснулся утром в постели один. А Фенек как раз принимала душ. Я вошёл без стука и снова доказал ей, что она моя. Только моя. И сын под её сердцем тоже мой. А если бы оказалось, что не мой — я бы полюбил и его. Потому что всё, что касается этой невероятной женщины — моё. А Роман Должанов своё не упускает.
КОНЕЦ