Я тебя не вижу
Шрифт:
Генриетта Амаровна имела привычку смотреть по телевизору криминальную хронику. После этого у нее каждый раз подскакивало давление, но, даже если бы началась война и объявили воздушную тревогу, она бы ни за что на свете не отказала себе в удовольствии досмотреть до конца новый выпуск криминальной хроники.
– Бабушка, – спрашивала Марина, – зачем ты это смотришь? Объясни.
– Вот именно, – говорила Юля, - зачем? Генриетта Амаровна, у вас снова давление поднимется. Так нельзя.
Но Генриетта Амаровна и слышать
– Я имею право знать, – говорила она, – что происходит в этой стране.
Спорить было бесполезно. Едва ли не каждый вечер Юлин папа, врач высшей категории, позевывая, поднимался со второго этажа на пятый, чтобы в очередной раз измерить теще давление и в случае необходимости провести, как он выражался, воспитательную работу. Давление каждый раз оказывалось слишком высоким, и тогда Александр Иванович говорил:
– Генриетта Амаровна, дорогая, вам покой нужен. Покой.
– А, – махала рукой Генриетта Амаровна.
– Напрасно вы рукой машете, – говорил Александр Иванович тем вкрадчивым голосом, каким привык разговаривать со своими пациентами. – Здоровье у человека одно.
– Какое в моем возрасте здоровье, – смеялась Генриетта Амаровна. – Сто лет скоро.
Надо сказать, она преувеличивала: в этом году ей исполнилось всего лишь семьдесят два.
Как известно, современный человек не может обходиться без телевизора, и поэтому в пятницу Генриетта Амаровна снова села смотреть очередной выпуск криминальной хроники.
– Ба, может, переключим? – без всякой надежды в голосе спросила Марина.
К се удивлению, Генриетта Амаровна пожала плечами – ей самой все это порядком надоело. Но тут голос за кадром сказал:
«Вчера около десяти часов вечера в доме номер пять по улице Академика Пальчевского была убита женщина…»
– Какой ужас, – сказала Генриетта Амаровна, увидев на экране изуродованное тело.
– Это же наша улица! – воскликнула Марина.
«Вероятно, – закончил диктор, – преступление было совершено на бытовой почве. Убийца скрылся. Идет следствие».
– Бабушка, смотри, это наш универмаг. Не может быть!
– Может, моя дорогая.
Генриетта Амаровна поправила очки и, тяжело вздохнув, взяла с журнального столика пульт и переключила программу. На экране появилась молодая женщина в желтом платье, которое едва закрывало бедра.
«Инспектор, – сказала она, – вы должны гарантировать мне безопасность – в противном случае, я отказываюсь давать показания.
– Какой-то кошмар. – Марина встала и вышла из комнаты.
«Вчера около десяти часов вечера, – повторила она про себя, – в доме номер пять по улице Академика Пальчевского… Не может быть, – сказала себе Марина. – Просто невероятно».
Вчера вечером она стала свидетелем преступления. Как произошло убийство, Марина не знала, но она видела преступника – это точно.
– Какой-то кошмар, – снова сказала
– Еще бы, – согласилась Генриетта Амаровна.
– Просто в голове не укладывается. На бытовой почве – надо же.
4
Юля терпеть не могла физику, но больше всего на свете она ненавидела Людмилу Сергеевну Кошкину. Чтобы досадить Кошке, Юля была готова целыми днями сидеть над задачками. Даже если это будет стоить ей жизни, меньше чем на пятерку она не согласна – пускай Кошка знает, с кем дело имеет.
Юля всегда подозревала, что Кошка – стерва, но, когда выяснилось, что у нее роман с Евгением Николаевичем, Марининым папой, ее подлость наконец проявилась в полной мере и стала очевидным фактом. Юля росла без матери, и, чтобы как-то восполнить недостаток материнской заботы, Александр Иванович оберегал Юлю, как редкий цветок, а потому ей казалось, что нет ничего страшнее, чем лишиться единственного отца. А Елена Викторовна… Каково было ей? Но есть на свете справедливость, и теперь в лице ее папы Елена Викторовна обрела мужа (и какого!), а Марина – отца, и всем было хорошо.
Юля не могла представить, как можно жить с Кошкой, но, наверное, Евгений Николаевич тоже был счастлив. И все-таки Кошка поступила подло. Юле казалось, если завтра ей скажут, что Кошка умерла, она даже обрадуется. Нет, она правда ее ненавидит. И бывают же на свете такие стервы.
Юля около часа просидела над раскрытым учебником, пытаясь решить задачку и одновременно прикидывая, что можно сказать Кошке, чтобы ей стало обидно, и, главное, стыдно. Задачка никак не хотела решаться. Что касается Кошки, и тут ничего стоящего в голову не приходило. Юля сидела, подперев голову руками, и, забыв про задачку, смотрела в окно.
Сдержанная и аккуратная, в свои четырнадцать лет Юля выглядела немного старше. У нее было бледное, слегка вытянутое лицо, а серые глаза всегда смотрели на собеседника с оттенком недоумения. И это понятно: ведь люди часто говорят глупости, а она этого не любила. Волосы у Юли были соломенного цвета, настоящего соломенного цвета. Ей никогда не приходило в голову отправиться в парикмахерскую и сделать модную стрижку – она всегда носила длинные волосы, и это ей шло.
– Юля.
Она обернулась.
– Знаешь, – на пороге стояла Марина, – тут такое дело…
– Что-то случилось?
– Нет, то есть да… Только не удивляйся, хорошо?
– Ладно. Выкладывай; – сказала Юля.
Но Марина молчала. Она знала, что Юля ей не поверит. «Опять придумываешь», – скажет она. Нет, она ни за что не поверит.
– Понимаешь, как бы это сказать… Когда мы вчера ехали от Петровича… вы пошли в ночной магазин, помнишь? А я осталась в машине. А потом…
Наступила пауза.
– Что?
– Там был один человек… – Марина снова замолчала, соображая, как все это сказать, чтобы Юля поверила.