Я тебя поймаю
Шрифт:
— Но я хочу еще кофе и десерт, — упрямо заявляю я, хотя минуту назад ни о чем таком не помышляла. — Здесь очень вкусные эклеры. Помнишь, мы в прошлый раз брали?
— Заказывай, — великодушно разрешает Гаранин и больше напоминает ведущего в телешоу.
Крутите барабан!
Взмахом руки подзывает официанта, но пока тот не спеша идет к нашему столику, на столе вибрирует Севкин сотовый.
— Девушке эклеры и кофе, — отрывисто бросает Гаранин сонному мальчику и со вздохом отвечает
Я слышу, как из айфона рвется на волю негодующий бас Космонавта.
— Больше ничего, — косится официант на мрачнеющего Севу.
— Спасибо, мы вас позовем, — отпускаю не в меру любопытного парня и внимательно смотрю на Севу.
Тот что-то тихо вещает в трубку, еле сдерживаясь.
— Завтра приеду. Сейчас не могу, — заявляет он, выслушав вопли отца. Снова слушает и мрачнеет еще больше.
— Ладно, погоди. Сейчас по телефону все решим, — бросает примирительно и, глянув на меня, бормочет негромко. — Я выйду ненадолго. Никуда не уходи.
Задумчиво ем суп, смотрю в окно и напряженно думаю о нас с Севой. Встреча с Кристин оставила неприятный осадок. И как-то всколыхнула прежнюю обиду и злость. Глупо надеяться, что человек поменялся. Остепенился и стал моногамным. Наверное, ничего у нас с ним не выйдет. Какой-то он странный. Вечный мальчик. Да, с ним легко и прикольно. Но все эти бабы, стекающиеся косяками. И доступ к телу не ограничен. Смогу ли я так жить? И нужно ли вешать на себя такое ярмо в девятнадцать? Что толку от моей любви, если Сева не думает меняться? Маргарита Пастухова, Кристин Готье… Это только то, что на виду… Можно ли перевоспитывать взрослого человека?
Вопросов уйма, а вот ответов не найти. Здесь я оторвана от семьи. Не могу посоветоваться ни с мамой, ни со Светкой. И отца где-то носит по Антарктидам…
В сумочке звякает сотовый. Выуживаю его из бокового кармашка и с удивлением смотрю на знакомый контакт. Мишка! Сколько мы не общались? Месяц или два? Я даже успела соскучиться.
— Прив-е-ет! — тяну в трубку. — Как дел-а-а?
Мишка что-то болтает весело. Фоном слышится шум машин, иногда заглушающих родной голос. И мне хочется закричать.
Как же я соскучилась по тебе!
Нет, это не любовь. Ни капельки! Вернее, братская любовь и привычка. Мы все детство провели вместе. Играли, дрались. Выслушивали строгие мамины нотации и затевали новые проказы.
— Ты сейчас где? — спрашиваю своего любимого братца, хотя кровного родства у нас нет совершенно. Да и важно ли оно, если мы всю жизнь рядом?
— Иду по улице, — лениво замечает он. — Вот дорогу перехожу.
В этом он весь. Как всегда, дает точную информацию, из которой вряд ли что уяснишь.
Судя по шуму большого города, Мишель сейчас в Париже. Воображение живо рисует Елисейские поля, где у моего деда, а Мишкиного отчима, находится дом. Мы всегда там останавливаемся, когда приезжаем в столицу.
Я живо представляю
— Ты! Здесь! — рывком вскочив с места, бросаюсь на шею. — Почему не сказал, что в Москве? Как ты меня нашел?!
— Ты поела? — спрашивает, целуя меня в лоб.
— Да, почти, — киваю на кофе и эклер. — Ты что-нибудь будешь? Заказать?
— Доедай, я подожду, — улыбается Мишка, усаживая меня за стол. Располагается напротив. Старательно игнорирует пустые тарелки Гаранина, которые до сих пор никто не удосужился убрать со стола.
— Тебе нужно вернуться домой, — бросает коротко.
Смотрю на знакомые до боли худое скуластое лицо, широкий лоб и нос с горбинкой. Попадаю в плен хитрющих карих глаз и спрашиваю осторожно.
— Когда?
Хочется вывалить старому другу последние новости. Про нас с Севой и про эти дурацкие покушения. Хотя, если знает папа, то и весь колхоз в курсе, включая председателя — дедушку де Анвиля.
— Сейчас, — совершенно спокойно заявляет Мишка. — Наш джет на летном поле. Мама прилетела со мной. Ждет тебя там. Поэтому допивай кофе, и едем.
— А? — пытаюсь возразить я. — Я тут не одна, вообще-то.
— Я в курсе твоего романа, — усмехается он. — Но ничего комментировать не буду. Уволь! — Поднимает руки, будто сдается.
— Нужно дождаться Севу. Он вышел на минутку, — замечаю я, стараясь не обращать внимания на иронический тон Мишеля. Мой родственник чувствует себя неотразимым, поэтому и разговаривает чуть свысока.
Со стороны Мишка кажется принцем, а я — нищенкой. Старые джинсы и куртка, в которых я сбежала из Пилюгино, вот основной мой гардероб. Плюс майка. В ней я рассекаю по генеральским апартаментам.
— Нет времени, — коротко бросает Мишель. Видимо, у него имеются точные приказы от отца и деда увезти меня прочь от Севы. Только он пока все карты не раскрывает.
— Почему такая срочность? — интересуюсь ехидно.
— Виктор в больнице. В реанимации, — морщится Мишка. — Не хотел говорить тебе в людном месте. Мама второй день плачет. Поэтому никуда не вышла, зареванная.
— Что с ним? — выдыхаю испуганно.
— На обратном пути заразился этой новомодной заразой. Хлоя не сразу поняла. В Париже потерял сознание. Папа, - делает ударение на второй слог, — подключил кого только можно. Легкие сильно поражены, но должны спасти. Сейчас нам всем нужно находиться поблизости, а не шарахаться по Москве.