Я тебя проучу
Шрифт:
Скрипнув зубами, перевожу взгляд на карету «скорой». Мне ничто не мешает дать ему подохнуть. От одной только ревности, залезающей ножом под ребра. Но Рита и Саша — мой кислород. Может, я становлюсь мягким в их власти, но с ними я чувствую, как жизнь течет по венам.
— Сначала я должен увидеть дочь, — ставлю условие.
Рита берет меня за руку и тянет к двери.
— Конечно! Она уже спрашивала, когда ты придешь. — Провожает меня в палату, где Саша играет с новыми куколками на кровати, а Мария Николаевна, сидя рядом, просто умиляется, будто пытаясь
Стоит дочке поднять глазки, как я, наплевав на вероятность напугать ее, бросаюсь к койке и прижимаю это маленькое хрупкое тельце к себе. Мне не довелось нянчиться с ней, когда она была крохой. Я не застал ее первых шажков и слов. Не поддерживал ее в первых достижениях. Не поговорил с ее ухажером Петей по-мужски. И мне никогда не наверстать упущенных лет. Но это не отменяет обостренного чувства долга перед этим нуждающимся в защите и заботе цветком. Чтобы он всегда цвел.
— От вас пахнет сигаретами, — говорит она, и я чуть ослабляю объятия. Отстраняюсь, заглядываю в ее милое личико и улыбаюсь, погладив по синяку на плече.
— Больно?
— Чуть-чуть, — отвечает она и показывает мне игрушки. — Тетя врач подарила мне этих кукол. Вот у этой беременный животик. А в нем маленький ребеночек. Мне сказали, что он родится, когда мое плечико заживет.
— Скоро мы поедем на море, там все быстро заживает. — Пальцем касаюсь кончика ее носика.
— Мне сейчас плавать нельзя, — вздыхает она. — А у Яра была кровь. Я хочу, чтобы он поправился и тоже поехал на море.
Неразумно требовать от ребенка забыть этого парня. Его она знает дольше, и он явно умеет втираться в доверие. Так что мне остается лишь смириться с тем, что он еще долго будет в нашей жизни, даже в качестве воспоминания.
— Я поговорю с тетей врачом, чтобы тебя отпустили домой. В моем доме большой бассейн. Можем поплавать вместе. Я буду грести руками, а ты ногами. Что скажешь?
У нее загораются глазки.
— Вау! Мама, можно-можно?! Я очень хочу к папе домой!
К папе… Будто благословение свыше, смывшее все мои прошлые грехи.
Да пусть она хоть каждый день говорит об этом Ярославе, главное, что папой меня называет!
Разворачиваюсь к Рите и спрашиваю:
— Где его оперируют? У меня первая положительная. Пусть берут, сколько надо…
Глава 20
Богатырев жесток. В чем-то он настоящее чудовище, безжалостный монстр. Но то, что он сегодня сделал для Ярослава, открыло мне другую его сторону — уязвимую, ранимую. Он, как и любой из нас, тоже человек со своими слабостями и пороками. И чужая жизнь для него не пустой звук.
Я поддерживаю его под руку, когда мы поднимаемся по ступенькам к парадным дверям его особняка. После сдачи крови он ослаб, хоть и старается не подавать вида.
Уже поздно. Почти полночь. Мама несет спящую Сашу на руках. Мы уехали из больницы только после заверения доктора, что теперь с Ярославом все будет хорошо.
Богатырев провожает маму в гостевую комнату с двуспальной кроватью и поясняет:
— Детской в доме нет. Надеюсь, здесь вам с Сашей будет удобно.
— Платон, ни о чем не беспокойтесь. Отдыхайте. — Мама укладывает Сашу в постель и снимает с ее ножек сандалии. А Богатырев не упускает возможности поцеловать ее в лобик. Огромный зверь над маленьким ангелом. Но зверь с горячим сердцем.
— Если вам что-то понадобится, моя комната напротив. Кухня на первом этаже, если проголодаетесь или захотите пить. Здесь — отдельная ванная. — Он указывает на смежную дверь, и мама с улыбкой качает головой. — Спокойной ночи, — желает Богатырев и выходит ко мне в коридор.
— Платон, прости, — вздыхаю я, как только мы остаемся наедине. — Я должна была держать ее за руку.
— Считай, это твой урок на всю жизнь. — Он пригвождает меня к стене. — Уверен, ты его хорошо усвоила. — Дыхание, как кипяток, ошпаривает мое лицо.
Я прячу виноватый взгляд. Жмусь спиной в стену. Перестаю дышать и слышу, как колотится его сердце. Бешено. Богатырев хочет мести, закрепления моего урока. Одним словом — секса.
— Платон, сейчас не самое подходящее время, — отвечаю взволнованно.
— Не хочешь?
Стыдно признаться, но хочу. Низ живота ноет. Между ног печет. Я бы прямо тут запрыгнула на его член и вгрызлась бы поцелуем в его губы. Но это как-то неправильно. Саша сегодня едва не пострадала. Дважды. Ярослав перенес сложную операцию. Сам Богатырев едва стоит на ногах после переливания. И я еще толком не знаю, как обстоят дела с компанией и Мадлен. Не до нее.
Поднимаю глаза и прикусываю губу. Выдаю себя без слов.
Богатырев рывком разворачивает меня спиной к себе, задирает юбку и разрывает на мне трусики. Я лишь тихо пищу, зажмурившись. В двух шагах от нас дверь, за которой моя мама. В любой момент ей приспичит воды, она выйдет, и я сквозь землю провалюсь от такого позора. Да нас уже надо лишать родительских прав лишь за то, что мы в огромном доме не можем найти место для уединения, трахаясь едва ли не публично.
— Плато-о-он…
— Скажи, Рита, — шипит он мне на ухо, пальцами надавливая на мои влажные складки и медленно массируя клитор, — тебя чертовски заводят такие животные совокупления.
— Да-а-а…
Толчок выбивает из меня рыхлый хрип. Я грудью падаю на стену. Буквально расплющиваюсь и растекаюсь по ней, перестав соображать.
Мое нутро всасывает в себя огромный мужской член, разгоняя по телу сладкую негу, от которой хочется рыдать. Какой же это кайф — дикарями заниматься сексом после тяжелого дня. Эти неописуемые ощущения — как благословение за пройденные испытания. Как прилив сил, глоток свежести.
Крепкие пальцы сжимают мое горло. Щетина приятно колет ухо и щеку. Крупные яйца неистово шлепают по моему лобку от каждого рваного толчка, каждый из которых кажется резче и глубже.