Я тебя уничтожу
Шрифт:
– Ты меня ненавидишь? – задает вопрос, словно не веря, что после всего произошедшего я здесь, перед ним, а не истекаю кровью в той квартире.
Делаю глоток терпкого бархатистого вина, перекатывая на языке, чтобы прочувствовать его тона. Алкоголь согревает, успокаивает мой измученный воспоминаниями разум.
– Ненавидела. Винила тебя во всем произошедшем, в убийстве нашего неродившегося ребенка. Я не могла после этого забеременеть, – признаюсь, проводя пальцем по верхнему краю тонкого бокала, смотря во тьму своих воспоминаний. – Не то чтобы я хотела – мысль завести еще детей, вызывала отторжение потому, что я бросила одного
Содрав с него всю защиту, я ранила его настолько жестокими словами, что они были способны убить, но каждое слово – правда, моя правда, вымученная, выстраданная, состоящая из бесконечной боли. И когда я поднимаю на него взгляд, то вижу, что теперь он пытается справиться с той же болью, что терзала меня все эти годы.
– Но и себя ненавидела и так же винила, – продолжаю своё откровение. – Ведь я могла быть с другим – с тем, кто честно трудится с девяти до шести и приносит домой не пачки денег, а буханку хлеба и колбасу по праздникам. Моя вина равноценна твоей, мы оба сделали свой выбор, мы оба понесли за него ответственность.
Я замолкаю, чувствуя внутри пустоту после исповеди.
Самгин порывисто поднимается и выходит на веранду, забирая с собой сигареты, и пусть я давно не курю, но мне тоже нестерпимо хочется составить ему в этом компанию, поэтому кутаюсь в плед и с бокалом вина в руках следую за ним.
Замечаю, что он избегает встречаться со мной взглядом, помогая мне прикурить сигарету. Сам же он, закурив, прислоняется лбом к деревянной балке, вглядываясь в пустоту ночи, а я молча втягиваю в себя табак, испытывая успокоение в этом старом ритуале.
– Думала, что ты решишь, будто я лгу, что всё это выдумки, – озвучиваю свой самый большой страх, преследовавший меня все эти годы.
Анатолий вздрагивает от моих слов и медленно поворачивается ко мне лицом. Он гасит свою сигарету и приближается, останавливаясь рядом, осторожно, словно касаясь чего-то необыкновенно хрупкого, проводит большим пальцем по моей щеке.
– Я жить не смогу, пока он не сдохнет, – отвечает Самгин, и его слова совсем не вяжутся с ласкающими движениями пальцев, но вместе с тем, говорят о том, что он мне безоговорочно верит, распутывая тугой узел в моей душе.
– Прошу тебя, не надо, – молю, сжимая его руку. – Я вовсе не для этого все рассказала. Всё это было очень давно.
Самгин закрывает глаза, будто представляя все произнесенные мной вслух сцены, и его лицо искажают муки боли, а мне хочется провести по его лицу пальцами и стереть всё.
– Нет, Соня. Ничто не забыто, и никто не прощен. Он посмел… – Толя пытается произнести это слово, но у него ничего не получается, – обидеть тебя, и за это он поплатится.
Я отворачиваюсь от него разрывая контакт, понимая, что совершила ужасную ошибку, что лучше бы ничего не рассказывала, ведь годы назад уже не вернуть, а от смерти Дениса мне вряд ли станет лучше, пусть я и желала, чтобы зло получило свою кару, но не ценой жизни любимого человека. А зная Франка, его не остановит страх смерти или угроза тюремного заключения.
Анатолий подходит ко мне и обнимает со спины, прижимая к
– Самгин, ты ко мне хоть что-то чувствуешь? – поворачиваясь лицом к нему, дергаю его за рубашку, пытаясь возвратить его их фантазий об отмщении.
Очевидно, что он безуспешно пытается справиться с яростью, которая расцветает в нем с каждой минутой все больше и ярче, но мой вопрос все же немного приводит его в чувство, и он окутывает меня взглядом, но совсем не таким, как раньше, как все эти чертовы годы: мягким, теплым, нежным, и мне хочется уже от этого расплакаться, потому что я не могу больше держать оборону, потому что все опасения минувших лет кажутся надуманными и глупыми.
– Слишком много, Соня, – касаясь лбом моего лба, произносит он. – Я слишком много всегда к тебе чувствовал. Слишком любил, а потом слишком сильно ненавидел.
– Привет! – здороваюсь с красивой девчонкой, курящей на кухне, вглядываясь в её умные и слишком взрослые для этого личика глаза. При виде меня она напрягается и выпрямляется, слезая с подоконника, встает на высокие каблуки, будто в моем обществе ей некомфортно, хотя я видел, как она на меня смотрела.
– Привет! – Дерзко задирая подбородок, отвечает с показной смелостью, вызывая улыбку.
Курю, не в силах оторвать взгляда от её губ, отчего в паху возникает томление: мне хочется попробовать её на вкус, узнать, так ли сладок её рот, как кажется.
– Как тебя зовут? – В голове пустота, и я задаю самый тупой вопрос в мире.
– Софи. А тебя?
– Франклин, – протягиваю ей руку.
– Как Бенджамин? Тебя, наверное, все любят, – беззастенчиво ухмыляется девчонка, утопая своей узкой ладошкой в моей руке.
– Если могут себе позволить.
Наше уединение прерывает Славик, пробираясь через меня к своей девице, демонстрируя мне, с кем она здесь, вызывая лишь раздражение. Она не прижимается к нему, когда он подходит, – может, это лишь игра моего воспаленного разума, но девушка, наоборот, будто пытается отстраниться, не разрывая зрительного контакта со мной. Сам же Славик напряженно смотрит на меня, будто я посягаю на то, что принадлежит ему. И ведь прав, так и есть. Только его ли она – вот в чем вопрос.
Девчонка залезла в мои мысли и жила в них, мешая мне думать, не давая сосредоточиться. Стоило глаза закрыть, как её видел: глаза эти дерзкие и улыбку наглую, и самому улыбаться хотелось и зацеловать всю с головы до пят. В жизни не думал, что можно вот так влюбиться с первого взгляда, не зная человека, не пообщавшись с ним, и пропасть навсегда.
Приезжал иногда к дому, где она жила, и сидел в машине, в надежде, что она выйдет и я смогу хотя бы мимолетно взглянуть на нее, но, видимо, по времени не совпадали, а в нашу компанию Славик её больше не приводил. Понятно, почему.