Я твой монстр 2
Шрифт:
Доктор, сухонький пожилой мужчина, первым делом взял кровь на анализ, который провел тут же, и сообщил нервному, вконец бледному Адзауро, что я беременна.
И вот тогда побледнела я.
Радость? Какая к чертям радость?! Меня сковал ужас.
— Срок? — задыхаясь от тревоги, спросила я.
Я очень боялась, что доктор скажет именно:
— Шесть недель.
— Твою мать! — на гаэрском выдохнула я.
Доктор понял меня не правильно, и тут же начал вещать о том, что материнство это великое благо и дар богов, что
Но это врач.
А мой монстр понял меня мгновенно:
— Сколько ты выпила в ту ночь?
Он спросил на яторийском, тоже от нервов перейдя на свой родной язык, и получил лекцию от доктора, о формировании яйцеклетки, и прочем, на основании чего выходило, что алкоголь не мог повредить… но я боялась другого. И Чи, выслушав лекцию врача, начал задавать следующие вопросы:
— Что конкретно Астероидное братство использует для погружения в анабиоз? Какой яд и в каких количествах использовали во время похищения?
Если бы только это, но еще была гадость, которую влил в меня убитый император Изаму.
***
Когда Чи выставил врача и вернулся, я лежала на боку, обнимая живот и давилась слезами.
— Кей, — Чи сел рядом, не сдержался, рывком пересадил меня к себе на колени, обнял. — Мы справимся
Я обняла его, прижалась мокрым лицом к его плечу, и перечислила:
— Яд, анабиоз, возбуждающее средство и аллергия на него. Император решил, что я S-класс и дозу использовал убийственную. Мне страшно…
— Я рядом, — он прижал меня к себе крепче.
Он был рядом, но сказать, что он нервничал – не сказать ничего. Таким бледным, отравленным тревогой, я еще не видела его.
— Чи, — позвала, вглядываясь в его лицо с отсутствующим взглядом.
— И я как маньяк, дорвался, — кажется, он ненавидел себя в этот момент.
Боже, он себя винил.
— Чи, я же не была против, — прошептала, пытаясь хоть немного переключить его с чувства вины.
— Ты — была против, — он сжал зубы, на лице отчетливо проступили желваки, — ты умоляла меня остановиться много раз, а я…
— А ты монстр, — не знаю почему, но вдруг улыбнулась.
— Да уж, — прошипел Адзауро, — ненасытный монстр.
— Неутомимый, — поправила я.
Он посмотрел мне в глаза — напряженный, злой, причем по большей части на себя, виноватый, нервный.
— Чи, я сильно сомневаюсь, что занятия любовью могли повредить ребенку.
— Я выясню, — мне казалось, он ненавидел себя в этот момент.
— Факторы риска я перечислила, — вот эта фраза далась с трудом.
— Разберемся, — уверенно ответил он.
И почти сразу:
— Я постараюсь не трогать тебя.
Это было забавное заявление, учитывая, что он уже трогал меня, что мы оба, кажется, едва ли могли существовать без этих прикосновений, без тепла наших тел, без возможности переплести пальцы, чтобы еще раз ощутить — мы рядом.
И теперь мы, кажется, семья. Я, он, и кто-то совсем крохотный внутри меня… и как же страшно осознавать, что ему уже могли повредить. Момент, когда я захотела позвонить Удаву и узнать подробности уничтожения остатков Летящей кометы, и в то же время… я вдруг поняла, почему не смогла убить императора Изаму. Потому что внутри меня уже билась жизнь, а когда внутри тебя жизнь, ты вдруг начинаешь ценить все другие жизни…
— Что по делу императора? — тихо спросила.
Адзауро усмехнулся, прижал мою голову к своей груди, и, целуя мои волосы, ответил:
— Разве может один двадцати восьмилетний пацан, не особо напрягаясь убить полторы тысячи шиноби из императорской охраны?
Я улыбнулась, посмотрела на него, и прошептала:
— Нет, это немыслимо.
Чи ответил самодовольно-загадочной усмешкой, и произнес:
— Да, ты оказала мне большую услугу, сильно занизив представление обо мне у окружающих.
— Я старалась, — вообще без тени серьезности, заверила его.
Он наклонился к моим губам, и нежно поцеловал. Очень нежно. Очень заботливо. Очень бережно. Потому что впереди нас ждала битва уже совершенно другого уровня — битва за нашего ребенка.
И простой эта битва не была.
Мне не повредил алкоголь, не повредил однократный прием обезболивающих, не особо повредил даже анабиоз, но возбуждающее средство нанесло сокрушительный удар.
Когда стало ясно, что кроха внутри меня на грани между жизнью и смертью, я сильно пожалела, что не убила Изаму сама. Вот сейчас бы убивала. Долго, мучительно, максимально жестоко. Но не факт – боюсь, не смогла бы. Просто не смогла бы.
И все что мне оставалось — лежать, обнимая живот и ждать. Принимать лекарства, витамины, гормоны и… ждать, молясь о лучшем.
Чи не подпускал ко мне никого, кроме врача.
Кормил практически сам, помогал, когда меня рвало, даже купал сам, осторожно, бережно, с любовью в каждом прикосновении. И я бы чувствовала себя счастливой, самой счастливой на свете… но тревога не отпускала.
Обоснованная, резонная, удушающая тревога. Было так тяжело, ждать, надеяться, стараться не думать о плохом и снова ждать, ждать, ждать…
***
Когда Чи ненадолго уходил, я включала сейр, просматривая новости. У Леи Картнер родился сын, у них все было хорошо.
А вот у Сейли Эринс нет.
В один из вечеров, раздался звонок от нее, и едва я ответила, узрела феноменальное — Сейли перчила мороженное. Ведерко судя по цвету ванильного мороженного, Эринс уверенно превращала в нечто несъедобное, потому что помимо черного перца, сейчас обильно сыпящегося на сладость из черной перечницы, там так же находились черные оливки, зеленые оливки, какой-то рыбный паштет, варенье из жгучего красного перца и что-то еще, я даже не смогла определить, что.